– Спасибо, доктор, – с трудом выговаривая слова, сказал он.

Дамиан не произнес ни слова. Он резко встал и исчез за дверью спальни. Заняв свое место у изголовья Хизер, он нежно провел пальцами по ее мертвенно-бледному лбу. Одна сторона лица сильно опухла, и ее заливал огромный багрово-синий синяк.

Когда спустя несколько часов в спальню вошли Майлз и Виктория, Дамиан даже не обернулся. Виктория сочувственно тронула его за плечо. Только после этого он заметил их присутствие.

– Перевезите ее в Локхейвен, – тусклым голосом сказал он.

– Дамиан, послушай, – нерешительно проговорил Майлз.

– Если ей и суждено выздороветь, то только там, – договорил Дамиан, бросив на обоих супругов горящий взгляд.

Майлз и Виктория беспомощно переглянулись.

– Пожалуйста, – с болью в голосе умоляюще попросил он. – Ведь ей, – голос его сорвался, – там очень нравится.

Глаза Виктории наполнились слезами. Она искательно заглянула в лицо Майлза, добавив свою бессловесную мольбу.

Майлз поднял было руку, потом бессильно опустил.

– Ты прав, – спокойно сказал он. – Я сейчас распоряжусь.

Через несколько дней хозяйка Локхейвена вернулась в свой любимый дом. Дни шли за днями, солнечные, безоблачные и по-летнему теплые. Поля наливались спелостью, в саду с утра до вечера рассыпались переливы птичьих трелей. А Хизер все лежала на своей кровати, бледная и неподвижная, и в имении стояла такая тишина, что, казалось, ею пропитаны даже стены.

Прошло уже больше двух недель с того страшного дня. Все это время Дамиан ни на шаг не отходил от постели Хизер и ни на секунду не выпускал из своей руки ее ледяных пальцев. Уродливый синяк и опухоль на лице уже сошли, но Хизер так и не приходила в сознание.

И как Дамиан ни боролся, отчаяние все сильнее сжимало его сердце. Мысленно он слал проклятия судьбе, что вознамерилась отнять у него Хизер. Он нашел свою любовь, но лишь для того, чтобы беспомощно смотреть, как она уходит от него.

Дамиан вглядывался в милые черты, как будто навсегда старался запечатлеть их в своей памяти. «Боже мой, какая же она красивая, – тоскливо подумал он. – Но эта ее неподвижность и восковая бледность…» Страх в очередной раз пронзил его. Дрожащей рукой Дамиан осторожно приподнял рукав ее белой ночной рубашки и нащупал на запястье пульс. Он едва чувствовался. Дамиан потянулся к ней, сжал ледяные пальцы, как бы стремясь влить в нее свою силу. Душа болела так, что он едва мог дышать.

– Хизер! – страстно воскликнул Дамиан. – Не уходи! Пожалуйста, не уходи! Я знаю, что мучил тебя… Я все исправлю, только скажи… Борись за себя, любимая, пожалуйста, борись! – умолял он. – Ты так нужна мне. Дай мне шанс сделать тебя счастливой. Ты так и не сказала, выйдешь ли за меня замуж, но я хочу, чтобы ты стала моей женой. Любимая, я хочу состариться вместе с тобой. Я хочу увидеть, как наш ребенок вырастет большим и сильным. Я хочу подарить тебе много-много детей. Хизер, ты слышишь меня, любимая? – Голос его дрожал от сдерживаемых рыданий. Не в силах продолжать, он прижался лбом к ее груди.

И почувствовал… легкое прикосновение к своему затылку. Дамиан поднял голову и увидел, как затрепетали ее ресницы. Глаза медленно открылись, и были они цвета вереска в полном цвету.

Губы ее шевельнулись. Голос был настолько слаб, что Дамиану пришлось склониться к ее лицу, чтобы услышать:

– Ты… будешь… танцевать… со мной?

Дамиан еле слышно прошептал ее имя, но сколько счастья заключалось в этом коротком звуке! Он схватил ее руку и прижал к своей щеке.

– Да… Господи, конечно! Я люблю тебя, Хизер! Я как-то все не мог сказать тебе… Я люблю тебя, Боже мой, как же я люблю тебя…

Слабая улыбка тронула ее губы.

– Я тоже все как-то не могла сказать тебе… Я выйду за тебя замуж, Дамиан.

Он уронил голову ей на грудь и разрыдался.

Весь остаток дня Хизер то погружалась в сон, то просыпалась, чтобы тут же снова заснуть. Всякий раз, очнувшись, она видела Дамиана. Он держал ее за руку, а в глазах его были волнение, радость и любовь.

На следующее утро Хизер почувствовала себя так хорошо, что смогла даже сделать несколько шагов по комнате. К вечеру ее обуял зверский голод. Впервые за эти недели она сама поела, и устало откинулась на подушки.

Врач назвал ее выздоровление чудом. Хизер была ошеломлена, узнав, что пролежала без сознания почти две недели. Сначала она ужаснулась, что потеряет ребенка, но врач уверил ее: причин для страха нет, и малышу ничто не грозит.

Временами она вспоминала Джеймса Эллиота. Хизер понимала: он был страшным человеком. Она скорбела не по нему, а по его погубленной душе. Но все это в прошлом. Впереди у нее новая и, как она надеялась, счастливая жизнь.

Дамиан любит ее. Порой ей хотелось ущипнуть себя и убедиться, что это не сон. Тот, кто занимал все ее мысли, был рядом, можно было протянуть руку и коснуться его. Дамиан поцеловал ее в губы.

– Так, когда мы поженимся? – спросил он без всяких предисловий.

Хизер взяла его крепкую загорелую руку и прижала к своему животу.

– Я думаю, что следует поторопиться.

Он просиял:

– Вполне с тобой согласен.

Хизер улыбнулась, но его лицо приняло озабоченное выражение.

– Ты не обидишься, дорогая, если о нашей свадьбе не будет говорить весь Лондон?

Она посмотрела в его смеющиеся глаза.

– Конечно, не обижусь! Я предпочла бы простую деревенскую церковь.

– Будем считать, что договорились.

– Ты так и не сказал мне, мама и папа были сильно потрясены, когда узнали, что у меня будет ребенок?

– Ну… – Дамиан замялся, – в первый момент Майлз явно хотел придушить меня, но Виктории, как мне думается, удалось направить его энергию в другое русло.

– О, мама умеет незаметно его утихомирить, – понимающе улыбнулась Хизер.

– Мои родители так же любили друг друга, – задумчиво сказал Дамиан и вдруг воскликнул:

– Господи, я совершенно забыл про шкатулку! Что сказал Эллиоту мой отец?

– Что-то про сокровище, которое в ней спрятано. Кажется, речь шла о наследстве.

– Точно!

Дамиан подошел к письменному столу, взял шкатулку и аккуратно поставил ее на постель между ними.

– Ты действительно думаешь, что в ней спрятано сокровище? – спросила Хизер, высыпая из шкатулки свои немногочисленные украшения.

– Если честно, то нет, – признался Дамиан. – Скорее всего, отец бредил. – Он склонился над открытой шкатулкой и тщательно ее ощупал. Потом отрицательно покачал головой:

– Боюсь, что придется тебя разочаровать… Но что это?

Серебряная пластинка, украшавшая шкатулку, отделилась и упала ему в ладонь.