– Бог мой! – удивленно воскликнул Дамиан. – Эллиот был прав! Там тайник…

– Внутри что-нибудь есть? – возбужденно спросила Хизер. – Места там немного, но вполне хватит для горстки бриллиантов.

Но Дамиан вытащил из тайника не бриллианты, а пожелтевший от времени сложенный вдвое небольшой листок бумаги. С сильно бьющимся сердцем он развернул его.

– Это письмо, – сказал он странным, надтреснутым голосом. – Письмо моего отца моей матери.

«Сильвия, моя любимая!

С печалью в сердце пишу тебе это письмо, потому что оно последнее. Я болен, любимая, и болен весьма серьезно. Боюсь, что жить мне осталось не больше двух дней. Надо было давно отправить тебе весточку, да все думал, что недуг отпустит, а теперь уже слишком поздно.

К тому времени, когда письмо попадет к тебе в руки, я уже оставлю этот мир. И наши письма из этого тайничка никогда больше не подарят мне высочайшего счастья. Молю Господа, чтобы я продолжал жить в твоей памяти, как ты навеки пребываешь в моей… Оставляю тебе в наследство мое сердце – оно твое навсегда. Моя любовь навеки с тобой. Моя душа принадлежит только тебе».

Дамиан умолк.

– Так вот какое сокровище намеревался отыскать Эллиот, – задумчиво проговорил он.

Хизер была тронута до глубины души.

– Твой отец был прав, – прошептала она. – Это завет потомству… Ты только представь, они прятали там письма друг к другу.

Дамиан осторожно сложил письмо и положил его туда, откуда достал. Приладив пластинку на место, он отнес шкатулку на стол и вернулся к кровати. Хизер смотрела на него полными слез глазами.

– Любимая, что случилось?

– Это все… так грустно. Только подумай – твоя мать так и не увидела этого письма. Дамиан, я никогда в жизни не слышала такой берущей за сердце истории!

Дамиан ласково убрал непослушный локон с ее щеки.

– Это не важно, – мягко сказал он.

Она подняла на него изумленные фиалковые глаза:

– Как ты можешь такое говорить!

– Неужели ты не понимаешь? Она прекрасно знала, что в нем написано. – Кончиками пальцев он стер слезы с ее щек. – Она все время знала, что бесконечно любима.

В выразительных глазах Хизер грусть сменилась пониманием.

– Ты прав. Конечно, ты прав! – улыбнулась она сквозь слезы.

– Знаешь, мне кажется, у нас так же, как и у них, – негромко сказал он и мягко притянул ее к себе. – Ты меня любишь – что может быть прекраснее! Другого сокровища мне и не надо.

Они поженились десять дней спустя в небогатой деревенской церкви. Хизер под руку с Майлзом гордо прошла к алтарю, где ее уже ждал Дамиан. На ней было белое шелковое платье, ниспадающее мягкими переливающимися складками. Корсаж был расшит мелким жемчугом. Головку прикрывала кружевная фата ослепительной белизны. По просьбе Дамиана она несла в руках простенький букет фиалок, которые казались отражением ее глаз.

«Самая красивая невеста на свете», – подумал Дамиан.

«Самый красивый жених в мире», – подумала Хизер.

Хизер искренне считала этот день самым счастливым в своей жизни. Но, как она вскоре узнала, он положил начало многим другим, не менее счастливым дням.

Их сын родился ветреной мартовской ночью. Несмотря на сопротивление повитухи, Дамиан неотлучно был рядом с женой до того момента, когда Весли Чарльз Тремейн огласил этот мир первым криком.

Не прошло и двух месяцев, как Бриджит и Роберт Мак-Тэвиш стали гордыми родителями здоровенького мальчугана. Как и в предыдущий раз, ребенка принимала Хизер. И снова они с Бриджит рыдали друг у друга в объятиях – на этот раз от радости.

Хизер и Дамиан разрывались между поместьем Дамиана в Йоркшире и Локхейвеном. Вскоре после свадьбы Дамиан продал свою плантацию Бейберри в Виргинии, сказав Хизер, что его дом здесь, в Англии. Их общим домом и стал Локхейвен. И этим солнечным июньским утром Хизер, Дамиан и Весли сидели на расстеленном, на земле пледе, в том самом месте, где Дамиан впервые увидел свою будущую жену.

Дамиан сидел, вытянув перед собой мускулистые ноги и удобно прислонившись спиной к стволу векового дуба. Весли лежал на коленях у отца, задрав пухленькие ножки и выставляя на всеобщее обозрение забавную круглую попку. Прижавшись щечкой к груди Дамиана, малыш задумчиво сосал кулачок.

У Хизер потеплели глаза. «Маленький мой, – с умилением подумала она. – Набегался по поляне, гоняясь за отцом». Ходить Весли начал в десять месяцев и теперь без устали знакомился с миром, вызывая беспокойство у матери и восторг у отца.

Взяв альбом для эскизов, Хизер попыталась несколькими штрихами запечатлеть поразившее ее единение отца и сына. Ей тут же вспомнился тот день, когда она в первый раз нарисовала Дамиана. Как же он изменился! Глаза больше не поражали скрытой болью, лицо разгладилось, исчезли горькие складки в уголках рта.

Хизер любовалась сильной загорелой рукой, гладившей Весли по спинке и черноволосой головке. Не замечая ее взгляда, Дамиан поцеловал малыша в пушистый затылок.

Хизер испытала такой прилив счастья, что слезы навернулись на глаза.

Дамиан осторожно перенес сына на плед и подошел к жене.

– Я занята! – без особого энтузиазма запротестовала она.

– Я тоже.

Он принялся расшнуровывать корсаж ее выцветшего муслинового платья, чьи лучшие дни давно остались позади. Волосы ее были свободно распущены, ноги босые.

Дамиан восхищенно смотрел на нее.

– Да ты прямо настоящая цыганка, – заулыбался он.

– А тебя не отличишь от пастуха!

– Так я пастух и есть! – Он радостно улыбнулся, спуская с ее плеч платье.

У Хизер вдруг пересохло во рту.

– Дамиан…

– М-м-м… – промычал он, не отрываясь от ее полной груди.

Хизер положила руку ему на шею и шепнула:

– Дамиан, подожди.

Серьезность ее тона заставила Дамиана поднять голову.

– Что случилось, любимая?

Хизер нежно убрала упавший ему на лоб темный завиток. Сердце у нее вдруг неистово забилось.

– Помнишь, ты как-то сказал, что хотел бы иметь много-много детей?

– Да, помню. В тот день я был почти уверен, что потерял тебя навсегда. В тот день ты вернулась ко мне.

Хизер улыбнулась дрожащими губами:

– Ты все еще хочешь этого?

Дамиан внимательно посмотрел на жену и все понял.

– Ты хочешь сказать, что… – Он положил ладонь ей на живот.

Хизер кивнула и в следующий миг оказалась в его объятиях.