– Конечно, можешь, – проворковала она, неуклюже, но проворно наматывая остатки запасов на сконфуженного де Шене. – Но не раньше, чем я тебе разрешу.

– Потерпи, дорогой шевалье, – успокаивающе проговорила герцогиня. – Ничего страшного. Шрамы украшают мужчин. Мой Жером однажды на турнире получил удар и похуже – но к нашему обручению как раз все прошло, будто и не бывало. И у тебя до свадьбы заживет.

– Не особо обнадеживает… – косовато улыбнулся Люсьен. – Ведь у меня даже невесты нет.

– Вот и прекрасно, – завязала на бантик последнюю полосу Изабелла, и критически оглядела дело рук своих.

Подол ее и тетушкиного платья укоротился до минимально приличной в самом фривольном кабаре длины, повязка на плече рыцаря больше всего напоминала тряпичный арбуз, но крови видно не было – и это она считала своей победой на нетоптанном еще целительском поприще.

Первой, но не главной.

– Почему ты находишь это прекрасным, Белочка? – задумалась тем временем и недоуменно подняла брови домиком де Туазо.

– Потому что… потому что… потому…

Принцесса, собиравшаяся произнести что-нибудь остроумное и изящное в духе модных рыцарских романов, и даже уже придумавшая, что и как именно, к удивлению своему вдруг замялась, стушевалась и залилась горячей краской смущения.

– Потому что… в таком случае… может быть… его светлость… простит глупую вздорную девчонку… и… может быть… когда-нибудь… когда-нибудь…

Последние слова она произнесла еле слышным шепотом, замолкла, мучительно прикусив губу, опустила глаза и сложила перед собой стиснутые в замке руки. Не буря – цунами чувств прокатилось по ее осунувшемуся личику: сожаление о поспешных словах, стыд, боязнь непонимания, трепет перед возможной насмешкой или отказом… Одно покровительственное слово, снисходительный взгляд – и старые доспехи из высокомерия и колкости вернутся из небытия и останутся вокруг ее бешено стучащего сейчас сердца навсегда…

Большая, покрытая черной грязью рука осторожно легла на маленькие, и прерывистый и хриплый – но не от боли, а от переполняющих чувств голос тихо проговорил:

– Это я должен просить… у вас прощения… за свою несдержанность… потому что вас я простил… уже давно… Невозможно обижаться на того, кого любишь… И если ваше высочество… будет так терпелива и милосердна… что позволит бедному рыцарю просить ее руки и сердца…

– То… что? – чуть слышный шепот сорвался с искусанных губ Изабеллы.

– То бедный рыцарь их попросит, – едва ли громче проговорил Люсьен.

– Да вы ведь взяли руку уже… без спросу… – холодные пальцы Изабеллы шевельнулись под защитой ладони шевалье.

– Тогда… остается сердце…

– А вот сердце я не отдаю, – чуть заметно качнула головой принцесса, не поднимая глаз. – Свое сердце я только меняю.

– Но мне нечего предложить взамен… кроме сердца своего…

– А ничего другого мне и не надо…

«И тут целуются…» – с почти серьезной брюзгливостью поморщился и отвернулся Агафон. – «И никого, кроме меня, не волнует, что нам еще отсюда выбираться через орду бугней и всякой прочей твари, которой здесь отнюдь не по паре».

– Кхм… ваше премудрие… – деликатно оставив племянницу и ее суженого усугублять только что выясненные отношения, покашляла рядом герцогиня. – То, что вы… и мы… все спаслись – просто замечательно… но… у меня есть вопрос… который больше никого не тревожит… по какой-то причине…

Чувствуя товарища по заброшенности и неприкаянности, чародей приветливо глянул на подошедшую даму.

– Как мы будем отсюда выходить?

Тетушка Жаклин вздрогнула и, помолчав несколько секунд, кивнула.

– Теперь и этот тоже.

– А какой еще?

– Что случилось с Гаваром, и не заявится ли он обратно? – нервно озираясь, проговорила герцогиня.

– Не заявится, – хмыкнул и многозначительно усмехнулся студент, подразумевая, что это объясняет всё.

– Но что у вас там произошло? – спохватилась Грета и уставилась вопросительно и взволнованно на Агафона. – Пар, дым, трам-тарарам, огонь, молнии… Мы думали, с ума тут сойдем от страха за вас!

– Не знаю точно, – пожал плечами маг. – Трам-тарарам, молнии и дым – это он нас гонял… А огонь и пар… Там, в горе, под тонкой коркой была лава, но на поверхность не выходила… А когда Гавар издырявил всё своими заклинаниями… я подумал, что если полить ее холодной водой…

– Я поняла! – оживленно воскликнула крестьянка, просветлев лицом. – Один раз я тоже чайник поставила на плиту, а воды налила чуть, и она выкипела почти, а когда я налила туда холодной, у него отвалился носик, так мать меня, знаете, как ругала, потому что чайник был совсем новый, на ярмарке купили, тогда ярмарка была большая, больше, чем прежде, и потом тоже, а я ни одной ярмарки не пропускала, как мне семь лет исполнилось, это в том году было, когда у кривого сапожника корова околела, да не та корова, что рыжая, он ее раньше дядьке колесника продал, когда у нас еще старый чайник был, а уже у него ее волки задрали, а он ее неделю ходил искал, а та корова…

Свет волшебных факелов на стенах разгромленной лаборатории вдруг померк, воздух у ближней стены замерцал, заходил рябью, точно поверхность пруда под налетевшим ветерком, потянуло сыростью, плесенью и холодной жутью… И на фоне арки-тупика медленно вырисовалось худое жестокое лицо, подсвеченное снизу ровным кровавым светом.

– Где это ничтожество? – сверкнул ненавистью единственный глаз, оббегая руины мастерской колдуна.

– Я здесь… ваше величество… – еле слышно пискнул Агафон и съежился, будто ожидая удара.

– Сейчас я Гавара имею в виду! – остановился на школяре сверлящий взор визитера.

– А-а-а… э-э-э… – замычал студент, лихорадочно оглядываясь по сторонам и соображая, осмысляя, просчитывая…

– Ну?! – рявкнуло явление, и на заднем плане за плечами колдуна заискрилось нечто пурпурно-черное.

Агафон побелел, как не бледнел и перед лицом хозяина замка, подавился вдохом, закашлялся, сипя, отчаянно вытаращил глаза и выпалил:

– А н-не было никакого Гавара, ваше в-величество!

– Что значит – не было? – Костей нахмурился и забегал хищным взором по разгромленному залу, подмечая разбитую мебель, раздавленные приборы, осколки реторт и перегонных кубов повсюду…

– А-а-а… ну, н-не было… то есть… н-не было… значит… и… э-э-э… это он виноват! – осененный спасительно идеей Агафон спешно ткнул пальцем в сидящего среди обломков шкафов Лесли. – Виконт дю Буа! Это у нас вечеринка! У однокурсника! У него, то есть, у виконта! По поводу окончания учебного года и сдачи экзаменов! И он задумал пошутить… ну, разыграть кого-нибудь… он с детства был дурак… но у него очень влиятельный дед-колдун… и родителей дома часто не бывает… поэтому мы его все очень любим…

Дед Агафона подозрительно прищурился, обводя притихших людей пронзительным взглядом, и снова уставился на внука. Который впервые пожалел, что под землю в неизвестном мире провалился Гавар, а не он.