Ударные силы Румянцева насчитывали всего 27 тысяч солдат, турецкого командующего Халиль-паши — в пять раз больше...

Ранним утром, перейдя Троянов вал, войска Румянцева двинулись на неприятеля. Согласно диспозиции, в центре шли каре Олица и Брюса, с флангов их поддерживали корпуса Репнина и Боура. В промежутках между пехотой рысила кавалерия. Хорошо зная неприятеля, Румянцев ждал конных атак, и его предположения полностью оправдались. В клубах пыли налетела турецкая конница, и бой закипел! Русские полки мгновенно ощетинились сталью штыков, ударила картечью артиллерия. Турки было попятились, но вскоре нанесли сокрушительный удар по войскам Брюса и Репнина, окружив их. Часть спагов, спешившись, засела в близлежащем овраге и принялась прицельно расстреливать проходившие мимо полки. Падали раненые и убитые... Положение спасли артиллеристы генерала Мелиссино, расчистившие продольным огнем овраг. Турки бежали. Одновременно отхлынула и конница. Пользуясь передышкой, русская армия продолжила свое движение к неприятельскому лагерю. Впереди всех шагали гренадеры генерала Боура. Вскоре они уже штурмовали турецкий ретраншемент. Два десятка пушек било по ним в упор, но гренадеры штыковой атакой овладели укреплениями.

И вновь турецкая конница набросилась на немногочисленные каре. На этот раз главный удар пришелся по дивизиям Олица и Племянникова. Одновременно десять тысяч янычар с криками «алла!» внезапно ударили из лощины во фланг наступающим

и смяли сразу три полка: Астраханский, Муромский и 4-й гренадерский. Смешавшись с янычарами, солдаты дрались храбро, но силы были далеко не равны, и они не выдержали... Преследуя бегущих, янычары устремились к каре Олица и быстро привели его в расстройство. Наступил самый критический момент сражения, а может, и всей кампании. Чаша весов начала клониться в сторону неприятеля.

Мгновенно оценив происходящее, Румянцев вылетел на коне из-за частокола штыков. — Теперь настало наше время! — на ходу крикнул он адъютанту и помчался навстречу бегущим солдатам. Вздыбив коня перед ними, выхватил шпагу:

— Ребята, стой! Хватит пятиться! За мной! Ура! — И первый помчался навстречу врагу.

Пример командующего ободрил солдат, и они с криками «ура!» побежали за Румянцевым. Поддерживая эту отчаянную контратаку, ударила кавалерия Салтыкова и Долгорукова артиллерия. Особые лавры стяжали себе в этой беспримерной схватке гренадеры 1-го гренадерского полка бригадира Озерова. Равных им в отваге не было! И хваленые янычары побежали...

Тем временем орудия генерала Боура и Брюса вели обстрел турецкого лагеря. Корпус же Репнина завершал обход правого фланга неприятеля. Над полем брани со свистом летали ядра, русская артиллерия господствовала.

— Все, — сказал Румянцев удовлетворенно, возвращаясь к поджидавшему его штабу. — Неприятель со всех сторон в огне, доле держаться не может. Пускайте вдогон кавалерию!

Звонко запели сигнальные трубы, и вперед устремилась русская конница.

Неся огромные потери, избиваемые со всех сторон, турки побежали. Напрасно метался с саблей в руке Халил-паша.

— Нет силы сбить гяуров, которые разят нас так, будто сам Аллах желает этого! — кричали ему бегущие. Не спас положения и особый отряд Мустафы-паши, имевший приказ рубить трусам носы и уши...

Русская кавалерия преследовала неприятеля пять верст. На дунайской переправе гусары добивали остатки лучшего османского воинства.

Румянцев в своей реляции так сообщал Екатерине о сражении при Кагуле: «Ни столько жестокой, ни так в малых силах не вела еще армия Вашего Императорского Величества битвы с турками, какова в сей день происходила... Действием своей артиллерии и ружейным огнем, а наипаче дружным приемом храбрых наших солдат в штыки... ударили мы во всю мочь на меч и огонь турецкий и одержали над оным верх...»

Описав все подробности боя и бегство турецких войск и находившихся вместе с ними польских конфедератов к Дунаю, Румянцев с гордостью отмечал: «Да позволено мне будет, все- милостивейшая государыня, настоящее действие уподобить делам древних римлян в том, в чем Ваше Императорское Величество мне их примеру подражать велели; не так ли и армия Вашего Величества поступает, что не спрашивает, как велик неприятель, но ищет, где только он».

2 августа 1770 года Екатерина в письме к Вольтеру писала: «Дней десять тому назад я извещала вам, что граф Румянцев разбил татарского хана, соединившегося с турецким корпусом, что он у них отнял палатки и артиллерию на речке, называемой Ларга.

Ныне имею удовольствие вам сообщить, что вчера вечером курьер от помянутого графа привез мне известие, что в тот самый день, когда я к вам писала, т.е. 21 июля, моя армия одержала полную победу над султанскими войсками под командою визиря Галиль-бея, янычарского аги и семи или восьми пашей. Они опять были разбиты в своих окопах; артиллерия их в количестве ста тридцати пушек, их лагерь, обоз и запасы всякого рода достались в наши руки. Потери их значительны, наши же таки ничтожны, что опасаюсь говорить о них, дабы случившееся не показалось баснословным.

Нет ни одного значительного лица, даже никакого офицера Главного штаба, раненого или убитого. Бой, однако, длился пять часов. Турки стреляют плохо и годны только для одиночных схваток. Гр. Румянцев мне доносит, что подобно древним римлянам моя армия не спрашивает: сколько неприятелей, но только — где они? В этот раз турки были в количестве ста пятидесяти тысяч человек, окопавшихся на высотах по берегу ручья Кагула, в 25 или 30 верстах от Дуная, и имея у себя в тылу Измаил. Но этим, государь мой, не ограничиваются новости: у меня есть верные известия, хотя и не прямые, что мой флот разбил турок пред Наполи-ди-Романи, рассеял неприятельские корабли и многие потопил».

После Кагула «за оказанные Ее Величеству и Отечеству верные и усердные услуги» Румянцеву было пожаловано звание генерал-фельдмаршала. Екатерина писала: «Граф Петр Александрович! Вчерашний вечер получила я чрез мною тот же час пожалованного генерала-майора и кавалера Святого Георгия третьего класса Озерова хотя неожиданное, но весьма приятное известие о славной вам и всему воинству российскому победе при речке Кагуле над армиею вероломного султана под предводительством самого визиря. За первый долг я почла принести всемогущему Богу за бесчисленные Его к нам милости и щедроты коленопреклонное благодарение, что сего утра со всем народом при пушечной пальбе в церкви Казанской исполнено было, и весь город зело обрадован. Потом, возвратясь во дворец, сев за стол и вспомня подающего нам причины радости и веселия своим искусством, усердием и разумом, при пушечной пальбе, пила я здоровье господина фельдмаршала графа Румянцева, с которым вам новопожалованным и весьма вами заслуженным чином вас поздравляю и должна вам засвидетельствовать, что у меня за столом не было человека, который бы не был тронут до слез от удовольствия, видя, что я справедливость показала их достойному согражданину. Несравненной армии моей успехи и победы кто с толиким удовольствием видеть может, как я? Но коль велика радость моя, сие легче чувствовать можно, нежели описать. Одним словом, от малого до великого могут быть уверены в моей к ним милости, благоволении и благодарении, что прошу им сказать.