Вопрос не праздный, идти передовым в такое сражение — честь великая! Орлов показал рукой на Спиридова.

— Это решит Григорий Андреич, он лучше меня каждого из вас знает!

— Передовой быть «Европе»! — определил тотчас Спиридов.

— Почту за честь! — встал со своего места капитан 1-го ранга Клокачев.

— За «Европой» следом «Евстафий» и «Святители», — продолжил адмирал.

— Есть! — дружно ответили Хметевский с Крузом.

— Желаю всем доброй удачи! — пожелал на прощание Спиридов и, помолчав, добавил: — Помните, что во всех делах надлежит вам упреждать неприятеля!

Разъезжались молча. На рострах «Евстафия» задержались однокашники по морскому корпусу Клокачев и Хметевский, не торопясь, раскурили трубки.

— Ну, Федя, ни пуха тебе, ни пера! — пожелал товарищу капитан «Трех Святителей».

— К черту! — Клокачев резко, одним ударом вышиб об планширь еще не прогоревший табак и подмигнул Хметевскому. — Выдюжим, Степа, чай, не впервой!

Пожали друг другу руки и спрыгнули в шлюпки.

После совещания Орлов отписал Екатерине II: «Ежели Богу будет угодно, чтобы мы сокрушили флот неприятельский, тогда стараться станем опять союзно действовать с обитающими народами под державою турецкою, в той стороне, где будет способнее. Если флот победит, тогда и денег не надобно будет, ибо будем господами всего Архипелага и постараемся оголодить Константинополь. В случае же несчастного сражения на море или пребывания турецкого флота в благополучном состоянии в тех морях надежды не имею остаться в островах Архипелажских и думаю, что принужден буду возвратиться в Средиземное море».

* * *

Появление гяурских разведчиков в Хиосском проливе было для великого адмирала словно гром среди ясного неба. Ведь здесь, в одном из самых удаленных и укромных мест Архипелага, он чувствовал себя в полной безопасности. Капудан-паша перепугался не на шутку. Вволю повздыхав над превратностями судьбы, велел он звать к себе Гассан-бея. В ожидании своего помощника чесал Един-паша за ухом любимого ангорского кота и курил табак, пуская дым кольцами. Что делать дальше, великий адмирал не представлял.

— Ассалям алейкум! — приветствовал его вошедший алжирец.

— Алейкум салям! — кивнул капудан-паша, отшвыривая в сторону пригревшегося ангорца. — Известил меня сегодня правитель хиосский Осман-паша, что пушки его изношены и ветхи. А в здешнем местечке Чешме все еще хуже. Поэтому я сейчас же съезжаю на берег — подогнать бездельников, а тебе, храбрый Джезаирли, вручаю судьбу великого флота царя царей! Ты справишься лучше меня, о, любимый «Крокодил султана»!

Един-паша встал и принялся расхаживать по каюте. Ноги мягко ступали по пышным персидским коврам. Гассан-бей был горд доверием.

— В моей пасти шестнадцать крепких клыков, и я разорву проклятых кяфиров. — Властное его лицо сияло улыбкой, хищно блестели умные глаза.

— Аллах акбар! — печально покачал головой великий адмирал. — Свет его охватывает всю землю! Ступай, храбрейший Джезаирли.

Вернувшись на свой 80-пушечный «Реал-Мустафу», созвал Гассан-паша капитанов на вечерний джамаат. Важные правители кораблей с раззолоченными ятаганами за поясами восприняли известие о бегстве капудан-паши весьма равнодушно, великого адмирала они презирали откровенно. Обрадовался лишь пират-торговец Ахмет-ага.

— Слава Аллаху! — сказал он. — Теперь-то мы покажем неверным нашу праведную ярость! Пощады не будет никому!

Расхаживая по шканцам в любимых желтых шароварах и красного цвета албанской куртке, надетой на голое тело, Джезаирли излагал правителям свой план:

— Встав на якоря, будем отпугивать московитов из пушек, и если они окажутся настойчивыми, то каждый из нас должен будет взорвать себя с одной из лодий неверных. Такова воля Аллаха!

А чтобы никто не посмел ослушаться его грозного приказа, велел Гассан-бей дать корабельным правителям клятву на Коране, что будут они биться завтра, не щадя голов своих.

Скоро, повинуясь воле деятельного паши, турецкий флот занял определенную ему позицию. В первую, ближнюю к гяурам линию встали десять сильнейших кораблей. Позади, в промежутках еще шесть. На флангах отдали якоря фрегаты и большие каравеллы. Бесчисленные фелюки, шебеки и галеры с десантом держались наготове поодаль. На береговых холмах в ожидании дела зажгли костры одиннадцать тысяч отборных воинов.

Всю ночь Гассан-бей провел без сна, обдумывая возможные исходы завтрашней битвы. Легкий ветер трепал его курчавую черную бороду. Джезаирли смотрел вдаль. Где-то там, за проливом, готовились к решающей схватке неутомимые гяуры[57]...

Забрезжил рассвет. С салингов, как с минаретов, призывно кричали корабельные муллы, созывая матросов на утренний намаз.

— Вставайте, правоверные, идите молиться. Ибо молитва лучше сна... Велик Аллах! Велик Аллах! Нет Бога, кроме Аллаха!

* * *

На российских кораблях склянки пробили четыре пополуночи. Над «Тремя Иерархами» взвился флаг-тоу — «Приготовиться к бою». Канониры, забив в оружейные жерла двойные заряды, запалили фитили. Бодрящий утренний свежак быстро рассеял туманную пелену. Капитаны озабоченно поглядывали на вымпела: какой сегодня будет ветер? Прикинув, говорили облегченно:

— Люфт в норд-вестовой четверти; самый попутный!

Из журнала капитан-командора С. Грейга: «Подъезжая к острову Хио, уведомились, что турецкий флот находится в канале за оным островом. Отряжен был туда для получения точного известия корабль “Ростислав”, на котором послан был от главнокомандующего контр-адмирал Грейг. Сей по возвращении объявил, что неприятельский флот усмотрел ходящий под парусами в девяти больших кораблях; но как уже было под вечер, то положено лавировать во всю ночь в устье оного канала, а на рассвете войти туда. Исполнив сие в назначенный час и увидев стоящего неприятеля в боевом порядке, убавили парусов, чтоб дождаться отставших судов. По приближении которых главные командиры, съехавшись вместе, сделали распоряжение к атаке следующим образом: кораблям команды адмирала Спиридова сочинять передовой строй боя, а кораблям графа Орлова средний, Эльфинстоновым же делать сторожевой строй. Как разъехались начальники по своим местам, то дан был сигнал с корабля “Трех Иерархов”, дабы строиться к бою по вышеположенному расписанию и идти к атаке. Первым был корабль “Европа”, вторым “Евстафий”, третьим “Трех святителей”, четвертым “Януарий”, пятым “Трех Иерархов”, шестым “Ростислав”, седьмым “Не тронь меня”, восьмым “Святослав”, девятым “Саратов”, а два фрегата, которым должно было быть тут же, к тому времени не подоспели. В сем порядке 24-го дня июня в половине двенадцатого часа подошли к турецкому флоту. Оный стоял, одним крылом примкнувшись к мели и к небольшому каменному острову, другим протянулся к порту, называемому Чесме, находясь в весьма выгодном положении».