Впереди показались очертания пятиэтажного белого особняка, окруженного чугунной оградой, украшенной семейным гербом. Щит, два скрещенных меча и корона. Какой… отвратительный пафос! Семейное гнездо не вызывало у последнего из рода никаких чувств. Даже как-то совестно, честное слово… Тем более что завтра, хочет он того или нет, ветвь прервется. Ну что ж, настало время сказать «прощай» духам его предков. Его ждет огромная холодная мрачная зала и пыльные, выцветшие портреты. Не совсем то, что ему хотелось бы в последнюю ночь, но… Выбора судьба не оставила.

Эрик фон Гиндельберг коснулся чугунной ограды. Ладонь прижалась к кристаллу, что украшал место пересечения двух мечей, и огромные ворота, покоряясь руке хозяина, с печальным стоном расступились.

А потом барон долго колотил в парадную дверь.

— Я вызову охрану! — Наконец в окнах зажегся свет, а шаги за дверью возвестили о том, что кто-то изволил откликнуться.

— Открывай!

— Да как вы смеете! Вы хоть знаете, чей это дом?!

— Мой!

— Что?! Да как вы сме… Господин… барон?!!

Дверь приоткрылась сначала на маленькую щелочку, затем поспешно отворилась настежь.

— Всеблагие! Господин барон! Простите, не признали… Что ж вы не предупредили? А мы и не ждали… Уж столько лет… Всеблагие…

— Совсем распоясались! Безобразие! — рявкнул барон фон Гиндельберг. — К завтрашнему утру навести порядок! Нанять прислугу!

— Гав! Гав!

— Гав-Гав-Гав!

Эльза ворочалась и вздыхала, сгребая лапами одеяло под себя. Ноги у Агаты всегда мерзли, и поэтому, когда она только засыпала, а собака ложилась на них — это было счастье! Просто блаженство. Но к середине ночи становилось нестерпимо жарко, и тогда она тихонько выползала из-под низерцвейга, стараясь не разбудить.

Наверное, так было и в эту ночь. Удивительно, но Эльза не спала. Она спрыгнула с кровати, чего не делала никогда, подошла к спящей Агате, лизнула в лицо. Почему-то шерсть ее стала белой, а потом и голубой, свет от торчком стоящих ушей россыпью маленьких ярких звездочек Млечным Путем заструился в открытое окно. Странно. Она же… не открывала окон?

Теплый, мягкий язык лижет лицо, по которому почему-то бегут слезы. Почему она плачет? Из-за барона? Ах да… Он же… Но она уже плакала! У Касса на плече. Его белоснежный, немного жестковатый накрахмаленный фартук пах ванилью. Эльза… Эльза, перестань! Но собака молчит, а в голове раздается:

«Он сделал это специально. Я знаю. Считает, что рядом с ним слишком опасно. Ты же видела, сколько боли было в этом спектакле…»

— Спектакль?! Но… Эльза?!

Агата села на кровати, тяжело дыша. Ночная рубашка промокла насквозь, волосы прилипли к лицу. Кажется, у нее жар.

— Эльза? — позвала она хрипло.

Собаки не было. Да ее и не могло быть. Вчера Эльза и Грон ушли. Ушли вместе с… ним.

Что еще? Ах, да. Теперь она — Агата Энтин. Никому не известная писательница, не имеющая никакого отношения к многочисленной семье фон Лингеров! Рукопись — на столе. Она встала, накинула халат. Все тело, от макушки до пяток, бил озноб. Дрожащими руками вставила чистый лист. Напечатала название. Псевдоним, под которым хотела издаться. Писательница придумала его давным-давно и менять, несмотря ни на что, не собиралась. Все. Теперь — умыться, позавтракать и навестить господина фон Бикка вместе с Розалиндой-Жозефиной. Или Жозефиной-Розалиндой?

* * *

— Госпожа Агата? Завтрак готов!

— Спасибо, Касс, я сейчас.

Касс сиял ярче утреннего солнца, белого снега, собственного накрахмаленного фартука и звезд над Вестниками! Повар что-то напевал, суетясь вокруг хозяйки.

— Касс! Умоляю тебя, я лопну, слышишь? То, что вчера я съела практически все, что было в доме, вовсе не говорит о том, что так будет всегда! Вчера… Это, видимо, был стресс. Живот, кстати, болит до сих пор, а ночью снились кошмары. Так что отставить меня перекармливать!

— Да что вы такое говорите, госпожа Агата! — Касс обиженно надул губы. — Да вы вчера впервые на моей памяти, можно сказать, поели нормально! И потом, у вас сегодня такой тяжелый день! Вы ведь идете в издательство?

— Да… Иду.

Наверное, она поделилась планами накануне, иначе откуда было Кассу знать о ее намерениях? То, что повар произнес это вслух, неожиданно испортило настроение. Внезапно стало страшно. Пришло осознание, что ничего не получится. Бикк не станет ее печатать под собственным псевдонимом, у Людвига вот-вот выйдет новая книга, и, какая бы она ни была, — ее творение на фоне фон Лингера никто даже и не заметит. Так к чему это все? Мечты, надежды. На что она рассчитывает? Пора спуститься с небес на землю. Густав и Ганс наводят порядок в поместье. Но когда поместье начнет приносить доход? И начнет ли? Пятерым нанятым солдатам необходимо платить жалованье. Хорошо хоть фрау Берта отдала украденные Ульрихом деньги. Их нужно потратить с умом до того момента, как она найдет себе работу. Агата Энтин неплохо владеет стенографией, умеет работать с текстом, а за последнее время даже освоила кристаллическую печатную машинку. Профессионалов с таким опытом практически нет. Эрик где-то достал экспериментальный образец…

Эрик. Имя всплыло в памяти, и комок тут же подкатил к горлу. Нет! Не вспоминать. Держать себя в руках — сейчас не время.

Что еще? Она неплохо стреляет. Можно попробовать заработать в тире. Агата вдруг представила себя в окружении разгоряченных, подвыпивших мужчин, делающих ставки, и она бы разревелась, если бы повар неожиданно не прервал ее мысли:

— Не волнуйтесь вы так, госпожа Агата! Так чудесно, трогательно написано… Про кота…

— Что?! Касс?!!

— Вы уж простите, госпожа Агата… Не сердитесь на нас…

— На вас?!!

— Мы втроем и читали. Я, Ульрих, Майер. Вы уйдете спать, а рукопись-то вот она — лежит…

— Так… И… как? Только честно.

— Нам всем очень понравилось. Конечно, на войне так не бывает, но… Людям другое и не следует рассказывать. Вы талантливая, госпожа Агата! И мы… Мы все желаем вам удачи!

Провожали писательницу действительно все.

Солдаты хвалили ее роман! Люди, прошедшие через ад. Потерявшие все. Восставшие из пепла. Она доставила им вечер приятных эмоций. Заставила поверить в любовь и мечты! Что может быть чудеснее? Ей бы так хотелось, чтобы Ульрих, Майер, Ганс, Густав и Касс нашли свое счастье!

* * *

— Госпожа фон Лингер! Как приятно вас видеть, дорогая! Чай? Кофе? Знакомый кондитер утром прислал лимонные пирожные, как чувствовал, что к нам сегодня заглянет дорогая гостья, правда, Жоззи?

Собака слизывала с бархатной, расшитой золотом подушечки остатки крема. Почему-то это зрелище вызвало отвращение. Агата и раньше не испытывала к Жозефине-Розалинде нежных чувств. Это при том, что собак она любила. Писательница сделала несколько глубоких вдохов и, стараясь не смотреть в сторону литтл-херригана, как можно более дружелюбно произнесла: