Солнечные зайчики плясали на стеклах до блеска вымытых витрин магазинов. Перед глазами встала писательница. Она хмурилась, сложив руки на груди и качая головой. Он рассмеялся, прогоняя видение. Ну конечно! Агата не позволит ему вмешиваться — маленький, бесстрашный мастер остросюжетных историй…

Он зашел в табачную лавку, спросил островной табак. Думать о работе не хотелось, но сегодня он должен уговорить Адель согласиться перейти в отдел военной артефакторики. Неограниченный контроль ее жизни со стороны министерства неизбежен. Но это единственный шанс оставить Невидимке жизнь.

* * *

— Вам не кажется, господин барон, что ситуация начинает отдавать фарсом? — Сладкий дым островного табака тонкой струйкой вился вокруг тонких длинных пальчиков.

Элегантность. Таинственность. Утонченность. Барон смотрел на Адель и думал о том, сколько же в этой хрупкой молодой женщине силы. Неделя допросов. Грозит смертельный приговор. А она курит так, чтобы у мужчины, который на это смотрит, ныло внизу живота. И у нее… получается.

— Отчего же? — взял себя в руки бывший канцлер.

Каждый следующий допрос он начинал с того, что беседовал с разведчицей. Зачем? Она не сообщала никакой важной информации, ничего не объясняла в мотивах своего поведения. Это даже допросом было нельзя назвать — так, светская беседа.

Но тем не менее каждый день барона фон Гиндельберга начинался именно с этого.

Наверное, в тайне от самого себя он надеялся, что в один прекрасный день солдаты, пряча глаза и отчаянно злясь, сообщат ему, что госпожа фон Генгебах… сбежала?!

— Я устала, Эрик. — Ее низкий, красивый голос вывел бывшего канцлера из задумчивости.

— Пока вы скучали, я руководил любопытнейшей операцией.

Адель покачала головой, словно сомневаясь в способности мужчины ее услышать.

— Вам неинтересно узнать — какой именно?

— Не все женщины любопытны.

На мгновение барон вздрогнул, услышав любимое высказывание Агаты. Надо же…

— Фульд провел титаническую работу. Он изучил все смерти в столице за полгода — именно тогда в ваших руках оказалась «Водяная Смерть». И обнаружил два десятка трупов, подходящих под наш случай.

Адель грустно улыбнулась.

— Один из них — убийца, вина которого так и осталась недоказанной. Тем не менее следователь уверен, что аристократ похищал детей и убивал их.

Та же грустная улыбка. Ни один мускул не дрогнул на красивом лице… «К Всеблагим твое самообладание, Невидимка! Ты же не на допросе врага, Адель. Ну же, помоги мне!» — мысленно взмолился бывший канцлер.

— Следом погибли несколько теневых воротил. — Барон, не теряя надежды, продолжал, не отрывая взгляда от задержанной.

— Они контролировали карточные притоны, публичные дома и… наемных убийц. На их место пришли вежливые и крайне жестокие… военные. Часть подручных они поставили под контроль. Другую, большую часть пустили в расход. Тех, кто торговал наркотиками, — просто уничтожили.

— Да, — спокойно проговорила разведчица, — все верно.

— Верно?! Как и уничтожение нескольких неуловимых банд, которые терроризировали население и которых никак не могли задержать? Все верно?! То есть вы признаете, что за всем этим…

— За всем этим стояла я. — Она жестом попросила дать ей еще одну сигарету. — Порядок наведите в Министерстве внутренних дел. Ловили бы их так, как рассказывали…

— Смерть нескольких чиновников и ряда полицейских?

— Всецело на моей совести! — кивнула разведчица, подмигнув.

— Взять под свою руку преступный мир Отторна… Зачем?

Женщина рассмеялась:

— Могла бы сказать, что желала помочь родной стране. Или лично вам, господин канцлер…

— Я — частное лицо, — оборвал ее Эрик фон Гиндельберг.

Адель насмешливо проронила:

— Если вам нравится так считать, пожалуйста.

— И все же?

— Мне стало скучно.

— И все?

— Все. Разве этого мало? Страшнее скуки может быть только поражение.

— То есть смерть? Вы боитесь смерти, Адель?

— Если ты проиграла, это… Это все равно что смерть, Эрик. А я проиграла. Проиграла тебе…

— То, что ваша вина доказана, — начал было Эрик, — не отменяет возможности.

Но женщина его не слушала:

— Если можно проявить снисхождение к моим людям, то… я прошу!

Барон задумался. Подручные Адель, все как на подбор, — боевые офицеры. Она смогла их увести за собой. Более того — и она, и они делали это на благо Отторна. И если разобраться, в чем-то были правы.

— К ним — понятно. А к вам, Адель?!

— Я проиграла. — Невидимка замолчала, склонив голову набок, и после очень длительной паузы неожиданно произнесла: — Все же я не понимаю, что Людвиг и ты нашли в этой женщине?

— Думаю, Людвиг фон Лингер нашел в ней соавтора. Но отчаянно не желал этого признать.

Эрик не понимал, почему разговаривает с Невидимкой об Агате. Нужно было зацепиться хоть за что-нибудь. Ее холодное безразличие ко всему происходящему просто пугало.

— Глупости. Людвиг — гениален.

— Не стану спорить, но без жены книга бы не получилась, поэтому он и вернулся.

— Это вздор. Ты говоришь мне назло. — Адель равнодушно отмахнулась.

Женщина загасила сигарету. Посмотрела канцлеру в глаза. От ее взгляда позвоночник сковало холодом.

— Ничего подобного.

Адель долго молчала, потом усмехнулась:

— Мне жаль вас, Эрик. Вы влюбились. А таких людей, как мы с вами, чувства ни к чему хорошему не приводят. И все же я желаю вам счастья. Искренне. Прощайте…

Больше она не проронила ни слова.

Барон фон Гиндельберг вышел на улицу. И снова: яркое солнце, синее небо, нарядные люди в предпраздничной суете. Каждый день он шагает из сумрачного министерства, где допрашивает убийцу, в Счастье. Каждый день Счастье ждет его в съемном доме, постукивает печатной машинкой, заваривает чай, гладит собак и кормит их яблоками. Счастье должно быть рядом. Рядом с ним. Всегда.

Он думал о том, что до сих пор не получил документы о разводе госпожи фон Лингер. Безобразие! Ничего. Разберется. Добьется перевода Адель-Невидимки в ООВА (Особый отдел военной артефакгорики). И развода Агаты тоже добьется. А потом… Потом он сделает ей предложение. Хотя почему потом? Зачем же откладывать, когда он может сделать это сейчас? За ужином.

Барон достал тонкую блестящую пластину и стал нажимать на кнопки. Попросить Касса приготовить что-нибудь особенное, отдать распоряжение Ульриху — пусть пришлют корзину цветов. Мысленно приказать Эльзе не проговориться. Что еще? Ах да… Какой же он болван — кольцо!