Он, кажется, чувствует мой настрой, поэтому быстро избавляется от ботинок и джинсов. И когда пальцы Чейза проникают под резинку моих трусиков, у меня вырывается хриплый стон. Медленно, немного выпрямившись, он покрывает мою ногу быстрыми поцелуями – сначала икру, потом чувствительную сторону колена, бедра и выше, все выше и выше, пока я не раздвигаю ноги и не стону.

Мне приходится держаться за край стола, потому что иначе я не могу ничего гарантировать.

– Чейз…

Его имя – лишь хриплый шепот в темноте. Я не знаю, предупреждение это или просьба продолжать. Он единственный, кто заставляет меня чувствовать себя так, как сейчас. Единственный, с кем я могу полностью освободиться.

Он встает и кратко целует меня в губы, прежде чем отойти назад. С колотящимся сердцем я вижу, как он мечется в темноте. Он обыскивает джинсы, достает что-то, наверно кошелек, и вскоре возвращается ко мне.

Я помогаю ему с презервативом, а потом он осторожно укладывает меня обратно на стол. Одной рукой я упираюсь сзади, другая – на шее Чейза. Последний взгляд, последний лишающий разума поцелуй, потом он проникает в меня, и я словно задыхаюсь. Инстинктивно я обвиваю ногами его бедра и двигаюсь ему навстречу.

Я была права: стол шаткий. Быстрые движения едва ли возможны, но Чейз поначалу вообще не двигается, он остается совершенно неподвижным. Он ждет меня, моего решения. Только сейчас, в этот момент я наконец понимаю, как сильны мои чувства к нему.

– Я люблю тебя, – шепчу я. Его глаза округляются от удивления, но я должна была сказать эти слова. Должна была произнести их вслух, а не просто написать в прощальном письме.

– Хейли…

Чейз прислоняется лбом к моему и кладет руки мне на талию. Я не знаю, цепляется ли он за меня, а я за него, или мы оба держимся друг за друга. Знаю только, что хочу этого, хочу этого парня. Совершенно не важно, какие трудности ждут нас в будущем. Внезапно я чувствую его руки на своих щеках. Мы оба тяжело дышим.

– Я тоже тебя люблю, – шепчет он. – Ты же знаешь? Я не прекращал любить тебя ни на секунду.

Я поспешно киваю – слова больше не нужны.

Чейз проникает в меня, сначала медленно, осторожно. Я цепляюсь за него, впиваюсь ногтями в кожу и двигаюсь в его ритме.

Каждая мысль в моей голове растворяется, просто исчезает, и я могу только ощущать близость Чейза – его страстные поцелуи и прикосновения. И когда он опускает руку вниз и его пальцы касаются меня там, где он ласкал меня ртом раньше, все во мне словно взрывается, и я кончаю с громким стоном.

Чейз кончает следом за мной. Он прижимает губы к моей шее, растворяясь в моих объятиях.

Никто из нас не двигается, пока мы оба пытаемся отдышаться. Я закрываю глаза и кладу голову ему на плечо, а Чейз прижимает меня к себе. Так нежно и одновременно крепко, будто не хочет отпускать.

Может, прошли минуты, а может, и целая вечность. Время уже не имеет значения. Остались только мы. Все остальное далеко-далеко.

В какой-то момент он все же отрывается от меня, чтобы погладить мою щеку большим пальцем.

– Я принесу постельное белье.

– Ладно, – вздыхаю я, прижимаясь губами к его губам, прося еще одного поцелуя. Потом я соскальзываю со стола и смотрю, как он одевается и выходит из комнаты, и не могу сдержать улыбку.

Чейз

Чуть позже мы лежим, тесно прижавшись друг к другу в только что застеленной постели, пока дождь стучит по оконному стеклу. На улице теперь так же тихо, как внизу, в закусочной. Хейли прижимается к моему боку, одна ее рука обвила мой торс, прямо над татуировкой на ребрах. Ее нога скользит по моей, и я пытаюсь держаться. Теплое дыхание ласкает мою кожу, и, когда я начинаю кончиками пальцев поглаживать ее спину, она вздрагивает.

– Хейли? – тихо спрашиваю я.

– Хм? – сонно отзывается она.

– Я бросил архитектуру.

– Что? – Она приподнимается на локте и обеспокоенно смотрит на меня. – Ты серьезно?

– Да, – признаю я и с радостью понимаю, что могу ответить на этот вопрос совершенно честно. – Я сказал об этом родителям несколько дней назад.

– Как они отреагировали?

Я вздыхаю.

– Как и ожидалось. Они не в восторге. Но я должен был это сделать. Для себя.

К моему удивлению, Хейли улыбается.

– Я горжусь тобой.

Я не могу не улыбнуться в ответ. Вместо того чтобы что-то сказать, я сжимаю ее руку, которая все еще лежит на моей груди, подношу к губам и целую.

– Спасибо. И я невероятно горжусь тобой и всем, что ты сделала, чтобы вернуться сюда.

– Да? – В ее голосе звучит одобрение. – Ты можешь гордиться мной еще больше, потому что я ответила агентству. Они хотят сотрудничать со мной и передать историю Эмико издателям.

Я растерянно моргаю.

– Правда?

– Правда.

На этот раз я кладу руку ей на шею и притягиваю к себе, чтобы поцеловать.

– Это здорово, Хейли.

– Да, – отвечает она, улыбаясь, целует меня в губы, а потом снова кладет голову мне на грудь. – Да, это так.

Повисает тишина, но она дарит мне облегчение. Дождь продолжает барабанить по стеклу, и усталость растекается по моим венам. Я удовлетворенно закрываю глаза.

– Чейз? – вдруг спрашивает Хейли, ее голос даже наполовину не такой сонный, каким я сейчас себя ощущаю.

– Хм?..

– Какое твое любимое варенье?

Я взрываюсь от смеха. Из всех вещей, о которых она могла бы спросить меня, ей приходит в голову именно это? Это так… так похоже на Хейли, что я не могу не засмеяться.

– Клубничное.

– Клубничное? – с негодованием повторяет она и шлепает меня по груди. – Ты утверждал, что это скучно!

– Да, но я просто хотел тебя подразнить, – признаюсь я и снова успокаивающе провожу пальцами по ее спине. – Клубничное варенье рулит!

Она фыркает:

– А любимый завтрак?

– Почему ты спрашиваешь? – весело отвечаю я. – Хочешь разбудить меня утром и обрадовать завтраком?

– Может быть. Итак?..

– Конечно, бекон. Яичница-болтунья. Свежевыжатый апельсиновый сок. И чизкейк Бет.

– На завтрак?

– Никогда не бывает слишком рано для тортов. – Я легонько толкаю ее в бок, и Хейли смеется, заставляя меня продолжать: я продолжаю ее щекотать, пока она наконец не оказывается подо мной и мы не целуемся.

Когда я смотрю на нее, она мягко улыбается, но взгляд ее остается серьезным.

– Что случилось? – тихо спрашиваю я, гладя Хейли по щеке.

Она борется с собой, но потом все-таки спрашивает: