– Кончилось… – повторил Арнольд Арнольдович с сожалением. Немного подумал, и вдруг глаза его заблестели. Он задал вопрос, мучивший не только его: – Открой мне одну вещь, одну-единственную. Кто лежал в гробу?

Рощин улыбнулся, хитро сощурил глаза.

– Я хочу знать, Ким, – просил Арнольд Арнольдович. – Как ты сделал, что все поверили? Как?

– Ты же знаешь, Арнольдыч: все гениальное просто. Так случилось и на этот раз. Я заказал в Питере свою восковую фигуру. Да-да, не смотри так удивленно. Она была великолепна, точная моя копия. Но она очень пострадала, когда вы палили по ней из пистолетов. Тем не менее я воспользовался ею еще раз: ночью спустили на веревках с крыши к окну Хрусталева – мои ребята настояли. Он не рассказывал об этом?

– Нет.

– К сожалению, я не смог ее сохранить. В ту ночь она сорвалась с веревок, это ее и погубило окончательно.

– Не может быть… – не верилось Медведкину. – Всего-то восковая фигура? У нее все было твое – прическа, цвет волос… Руки! Это были твои руки. А глаза? Глаза не удалось закрыть, но они же были настоящие!

– Угу, – подтвердил довольный Рощин. – Протезы изготовители заказывают в клинике Федорова. Я просил мастеров сделать у моей восковой скульптуры глаза полузакрытыми, они как раз и должны были убедить всех, что в гробу лежу я, и никто другой. Художники выполнили даже мой каприз – трупные пятна на руках. Вот так. Я очень волновался, когда меня хоронили. Мне не терпелось увидеть своими глазами, что все поверили в покойника. Я загримировался под старика и стоял на кладбище неподалеку, наблюдал за собственными похоронами.

– Нет, это… фантастика. Она же стоила, наверное, уйму денег.

– Разумеется. Двадцать тысяч баксов я выложил за свою копию из воска. Но она отработала на всю сумму стоимости. Понимаешь, я ведь бизнесмен, у меня еще в хорошие времена имелся неприкосновенный запас. Десять процентов от всякой прибыли я откладывал в валюте. Когда понял, что меня закопают вместе с «Шансом», а дать сдачи захочется, деньги эти отнес другу, они все равно не покрыли бы долг. Юра Цинков не отвернулся от меня в тяжелую минуту, тогда он стоял на ногах некрепко. Я доверял ему, положил деньги в его банк, написав завещание, где было сказано, что в случае смерти деньги будут переданы сыну по достижении совершеннолетия. А половину годовых процентов Цинков должен был отдавать Майе на воспитание сына. На момент моего возвращения из тюрьмы сумма выросла крупная. Без этих денег я не осуществил бы свой замысел.

– Значит, тебе во всем помогал Цинков?

– Не только. Мне помогали простые парни, которые работали у меня с той поры, когда я начинал. Они-то и были генераторами идеи, подсказали, как меня похоронить.

Помолчали. Дождь барабанил по подоконнику, бил по стеклу.

– Открой окно, душно, – попросил Арнольд Арнольдович.

Ким распахнул створки, и в палату ворвалась свежесть ливня, его гул убаюкивал.

– Хорошо, – глядя в окно, произнес Рощин. – Аркаша Иволгин говорит, что гроза и дождь приносят мир в душу. Наверное, он прав.

– Ну вот и все, – вдруг сказал Арнольд Арнольдович.

– Ты о чем?

– Все – это все. Теперь я свободен. Глупо, быть может, но для меня это значимо. Знаешь, я думаю, что смерть – это рождение где-то там, в другом измерении. Поэтому очень важно уйти отсюда с прощением, закончив миром все дела. Тогда есть шанс родиться заново с чистой душой. – Медведкин помолчал, отдыхая, а Ким не понял его тревог, так и смотрел на ливень. – И потом, это неплохо, когда человек знает, что придет наказание. Так уж мы устроены – не можем не бояться и только тогда становимся осмотрительными и человечными по отношению к другим. Твой урок полезен.

– О нем никто не знает. – Рощин снова приблизился к кровати, присел на край. – В городе много слухов, но и только. Со мной никто не связывает загадочных явлений, впрочем, я этого и не добивался. Правда, скажу честно, я рассчитывал, что всколыхну наше болото, но ошибся. Вы откопали мою могилу, а городские СМИ будто воды в рот набрали. Такое ощущение – всем все равно. Почему так?

– Да не все равно! Ты никак не поймешь, что живут здесь обыкновенные люди. Им достаточно маленьких радостей, принадлежащих только им, у них полно своих забот. Нельзя обвинять или ненавидеть людей за то, что они ординарные. А ты хотел устроить революцию? Люди устали от революций.

– Что ты! Я терпеть не могу революционеров, они чаще бывают продажными, извлекают из своей деятельности личную выгоду. Вон и Бражник вознамерился когда-то устроить переворот за мой счет. А сейчас я всего-навсего хотел поставить вас в то положение, в какое вы засунули меня, и посмотреть, что из этого выйдет. Должен признаться, вы оказались не на высоте. Но мне это ничего не дало, вот в чем дело.

– Отчего ж? – тихо спросил Арнольд Арнольдович, он слабел. – Ты вернул деньги, которые у тебя отняли, можешь начать жизнь сначала.

– В сорок пять? Сомневаюсь. Эти деньги тоже не принесли мне радости. Вот когда я заработал первый миллион, потом второй, я испытывал настоящую радость. С каждым миллионом она росла как ком. Только не в деньгах она была и не в их количестве, а в том, что я смог – понимаешь? – смог поднять дело. Конечно, можно начинать и в сорок пять, если преодолеть неверие. Боюсь, что я уже не смогу этого сделать.

– Ничего, ты сможешь, ты сильный. Ким, я устал, извини. Не грызи себя: что сделано, то сделано. Иди, мне надо собраться…

– Прощай, Арнольдыч.

– Погоди… Иди к Майе, ты вернешь ее, обязательно должен вернуть. Попроси прощения, она простит, потому что любит тебя… А теперь дай руку… Прощай. И прости.

Они пожали друг другу руки – Арнольд Арнольдович слабо, Ким крепко, но чтобы не причинить боли бывшему другу.

Рощин ушел, а Медведкин лежал с улыбкой. Боли не было. Просто все отдалялось куда-то туда, вниз или вглубь – не понять. Арнольд Арнольдович наконец вдохнул полной грудью, а ему так недоставало воздуха все последние дни. Он вдохнул и понял, что сейчас полетит, полетит стремительно и легко. Вот, оказывается, что такое свобода! Когда легко! Он счастливо засмеялся и закрыл глаза, пытаясь задержать в себе восторг от полета…

– Кто здесь? – испуганно вскрикнула Майя, приподнявшись на постели.

– Я, – сказал Рощин, спрыгивая с подоконника в комнату.

– Зачем пришел? Лучше уйди.

Промокший Рощин присел на край кровати, устало потер ладонями лицо, вздохнул. Было темно, но Майя догадалась, что смотрит он на нее, догадалась, зачем пришел. Она молчала, он тоже, только дождь ритмично барабанил за окном о землю.

– Я только что от Арнольдыча, он очень плох, – наконец сказал Рощин. Майя будто не услышала. – Прости меня, Майка, пожалуйста, прости…

Снова паузу заполнил дождь.

– Я ждала тебя столько лет… – прошептала она едва слышно. – Надеялась, что ты придешь и каждый день будет счастливым. А ты… ты год, как маньяк, выслеживал этих… Ты забыл про меня и сына. И к чему это привело?.. Ты чуть не погубил Кима…