— Это такая штука, которой прижимают бумаги.

— Да.

— А обручального кольца у вас нет.

— В тех краях, откуда я родом, их носят только католики. Да и женат я никогда не был.

— Если я к вам пойду, вы не будете распускаться и вообще?

Настал мой черед посмотреть на нее пристальным, непроницаемым взглядом.

— Если мне не будут царапать лодыжку.

— Мне просто надоело сидеть на полу.

— Ну, могли бы помолиться.

Она смотрела перед собой в глубокой задумчивости. Слышно было, как «перекатываются шарики». Она прислонилась к моему плечу и спросила:

— А к вам можно дойти кружным путем?

— Да. Дайте только рассчитаюсь. А потом идите за мной.

Мы пришли к дому и взобрались по наружной лестнице. Я открыл дверь, включил свет и сказал:

— Входите, Алиса.

— О-о, большая!

Я положил пресс-папье на стол посреди комнаты и сел. Она, как кошка, обошла комнату, разглядывая все подряд. И с восхищением что-то приговаривала. Наконец она взяла пресс-папье — вид променада в Атлантик-Сити, украшенный блестками слюды, под прозрачным куполом.

— Вы это хотели мне подарить? — Я кивнул. — Он не… светится.

— Он и не может светиться — даже при самом слабом дневном или электрическом свете. Ступайте в ванную, закройте дверь, выключите свет, закройте глаза минуты на две, потом откройте.

Я ждал. Она вышла, бросилась ко мне на колени и обняла меня за шею.

— Мне больше никогда не будет одиноко.

Она прошептала мне что-то на ухо. Мне показалось, что я расслышал, но я не был в этом уверен. Ее губы были слишком близко — может быть, робость приглушила слова. Мне послышалось: «Я хочу ребенка». Но мне нужно было подтверждение. Взяв ее за подбородок, я немного отодвинул ухо от ее губ и переспросил:

— Что вы сказали?

И в этот миг она что-то услышала. Как собака слышит звук, неслышный нам, как куры (мальчиком я работал на фермах) видят далекого ястреба, так и Алиса что-то услышала. Она соскользнула с моих колен и сделала вид, будто поправляет прическу; потом взяла шляпу и — до чего же находчивая артистка! — нежно сказала:

— Мне, пожалуй, пора идти. Уже поздно… Вы серьезно сказали, что я могу взять эту картинку?

Я сидел не шевелясь и наблюдал за ее игрой.

Сказал я что-нибудь обидное? Нет.

Неподходящий жест? Нет.

Звук в гавани? Ссора на улице? Соседи-жильцы?

В 1926 году изобретение, называемое радио, постепенно оккупировало и дома моего района. Теплым вечером из открытых окон тянулась паутина музыки, красноречия, драматических и комических диалогов. Я привык и уже не слышал этого, и Алиса тоже наверняка привыкла у себя на базе.

— Вы были очень хороший. Мне страшно нравится ваша квартира. И ваша кухня.

Я встал.

— Ну что ж, если вам надо идти, Алиса, я провожу вас до площади и заплачу за такси, чтобы вас отвезли прямо к воротам. Вы же не хотите встретить еще кого-нибудь из миллиона ваших знакомых.

— Сидите на месте. Трамваи еще ходят. Если кого-нибудь встречу, скажу, что была на телеграфе.

— Я бы мог вас проводить без всякого риска по Спринг-стрит. Там темнее и береговой патруль уже, наверно, все подчистил. Сейчас, только заверну пресс-папье.

Миссис Киф обставила мою комнату по своему вкусу, который требовал разнообразных скатерочек, шелковых подстилочек, кружевных салфеточек под вазы и тому подобного. Я взял салфетку и завернул в нее подарок. Открыл дверь. Алиса совсем присмирела и первой стала спускаться.

И тут я услышал другую музыку, ускользнувшую от моего слуха, но не от ее. Этим летом деревянный домик по соседству превратился в Миссию Святого духа — молельню истовой евангелистской секты. Шло молебствие. Работая на фермах в Кентукки и Южной Калифорнии, я часто посещал подобные собрания на открытом воздухе и знал многие гимны, редко звучащие в городских церквах. Да, гимны эти были в крови мальчиков и девочек, выросших в сельских районах Западной Виргинии, где радения — ось религиозной и общественной жизни, а также главное «развлечение». Алиса услышала гимн, который поют перед тем, как «вручают свою жизнь Христу»: «Не поддавайся искушению — рядом Христос».

Мы пошли вверх, к Спринг-стрит. Улица была пуста, я ускорил шаги, и нагнал Алису. Она плакала. Я взял ее крохотную руку в свою.

— Жизнь тяжела, милая Алиса.

— Тедди?

— Да?

— Вы верите в ад?

— В какой ад, Алиса?

— Что, если мы плохо поступаем, мы попадем в ад? Когда я была девочкой, я очень плохо себя вела. Когда я жила в Норфолке, мне приходилось плохо поступать. У меня был ребенок, теперь его нет. Еще до того, как я познакомилась с Джорджем, — но я ему рассказала. Когда я вышла за Джорджа, я больше не делала ничего плохого. Честное слово, Тедди. Я вам говорила: Джордж спас мне жизнь.

— Джордж когда-нибудь вас ударил, Алиса?

Она быстро взглянула на меня.

— Сказать правду? Ладно, скажу. Когда он возвращается из долгого плавания, он напивается и бьет меня. Но злости у меня нет. У него есть причина. Он знает, что… что не может сделать ребенка. Он живет со мной, но дети не рождаются. Вас бы это не огорчало?

— Продолжайте.

— Я иногда думала, не родить ли от другого человека, чтобы Джордж не знал. По-моему, если изредка встречаешься с другим мужчиной, ничего тут особенного нет… Хоть это и обман, Джордж бы только радовался. Он хороший человек. Раз ему хочется стать отцом, это ведь не будет очень большой грех, правда? Прелюбодейство, как в Библии называется. Иногда мне кажется, я бы надолго отправилась в ад, чтобы сделать Джорджа счастливым.

Я все время держал ее за руку. Очутившись на Вашингтон-сквер, мы перешли улицу и сели на скамейку, подальше от фонарей. Я сказал:

— Алиса, мне стыдно за вас.

Она быстро спросила:

— Почему стыдно?

— Вы — зная, что сердце Христа вмещает в себя целый мир, — вы думаете, что Христос отправит вас в ад за маленький грех, который сделал бы Джорджа счастливым или за маленький грех, который вам пришлось совершить, чтобы выжить в жестоком городе Норфолке.

Она прислонилась головой к моему плечу.

— Не стыдитесь меня, Тедди… Поговорите со мной… Когда я сбежала из дому, отец написал, что не желает меня видеть, покуда у меня на пальце не будет обручального кольца. Когда я написала ему, что вышла замуж, он опять передумал. Написал, что вообще не желает видеть потаскуху в своем доме.

Не буду излагать здесь, что я сказал Алисе почти пятьдесят лет назад. Я напомнил ей кое-какие слова Христа — и, может быть, кое-какие выдумал. А потом сказал: