Ночами, когда тело спало, я расширял свое «я», включая в него весь Вокс-Кор. Я создавал модели стареющей галактики и своего места в ней, разматывал ручейки информации из сложных клубков экосистемы гипотетиков. Звезды, мгновение назад еще бывшие молодыми, исчерпывали свое ядерное топливо, деградировали и превращались в тлеющие угольки: бурые карлики, нейтронные звезды и сингулярности в своих бездонных могилах. По сравнению с течением времени во внешней вселенной, мое сознание было обширно и медлительно. Наверное, таким было бы мироощущение самих гипотетиков, если бы они сознавали себя.

Сигналы, мчащиеся со скоростью света, мелькали между звезд так же быстро, как сообщались нейроны в мозгу Айзека Двали. Я стал воспринимать галактику как единое целое, а не как россыпь звездных оазисов, разделенных световыми годами пустоты. Сети гипотетиков пронизали ее, как грибные гифы гнилое дерево. Своим ночным зрением я видел их как разноцветные нити света, озаряющие сложную и обычно невидимую галактическую структуру. Кольца цветущих миров представали замкнутыми цепями углеродных атомов в органической молекуле. Древние мертвые кольца мерцали, как бледные призраки; машины гипотетиков или гибли там из-за нехватки ресурсов, или устремлялись оттуда к ближайшим очагам звезд.

Живая галактика пульсировала, истощаясь и обновляясь. Тут и там открывались, разрабатывались, совместно использовались новые технологии и источники энергии.

По мере старения и расширения вселенной другие галактики, уже отлетевшие на огромные расстояния, удалялись еще дальше, пока не терялись из виду. Но даже в этих далеких структурах теплилась своя жизнь: судя по доходящим оттуда случайным сигналам, там развивались собственные сети, вроде сети гипотетиков. Эти сигналы пели во тьме неразличимыми и затихающими голосами.

* * *

Рано или поздно я был обречен на прощание со своим телом и на окончательный переход в процессоры «Корифея» и в облако нанотехнологий гипотетиков, окружившее Вокс-Кор. Но я хотел сохранить способность и телесно перемешаться по городу. Поэтому я позволил телу Айзека Двали пребывать в коме, умирая от истощения, а вместо него создал более живучую замену — наделенного чувствами робота, в которого смог переместить свою личность. Когда этот проект был осуществлен, я взял остатки своей органики своими неорганическими руками и перенес труп на пункт переработки, где скормил полезные протеины замкнутым биохимическим контурам Вокс-Кора. Я не испытывал угрызений совести — с какой стати? Я был тем, кем стал. Хрупкий организм, в котором послание обо мне в первый раз отправилось к звездам, — древнюю соматическую галактику, обтянутую кожей, — я радостно принес в жертву городским лесам.

Вокс-Кор не был полностью самодостаточной системой. Мне приходилось добывать микроэлементы из звездных туманностей, чтобы получать то, чего не удавалось добыть способом переработки. Конечно, рано или поздно Вокс-Кор должен был прекратить существование, подобно всякому барионному веществу, даже пребывая внутри крепости времени. Ничем другим это закончиться не могло.

* * *

Все имеет свой конец.

Вокс-Кор лег на длинную эллиптическую орбиту галактического ядра. В моем сознании происходили скачки: моменты бодрствования перемежались длительными периодами бездействия, отчего эмпирическое время ускорялось даже внутри пузыря времени вокруг Вокс-Кора.

Функционирование города постигла энтропия в силу нарушения химических связей, непоправимых системных сбоев, радиоактивного разложения. Гниение и сушь губили леса, улицы были усеяны обломками. Роботы замирали из-за отсутствия обслуживания. Регуляторы атмосферы — легкие города — захлебнулись и отмерли. Воздух в Вокс-Коре стал ядовитым, только травиться им давно уже было некому.

Квантовые процессоры «Корифея» продолжали действовать благодаря многочисленным степеням защиты. Но и их выход из строя был делом времени.

Вселенная остывала. Звездные питомники галактики, — сгустки пыли и газа, где зарождались новые звезды, — истощались и переставали плодоносить. Старые звезды гасли и отмирали, и им не было замены. Экосистема гипотетиков отступала из этой надвигающейся тьмы к плотному ядру галактики, питаясь энергией от гравитационных градиентов тяжелых черных дыр.

В бьющемся сердце галактики с экосистемой гипотетиков происходило не только это: ее механизмы переработки информации попадали под власть разумных видов, стремящихся преодолеть свою органическую смерть. Бесконтрольные виртуальности росли, сталкивались и иногда сливались. (Одна из таких разумных систем выросла из людей, хотя их виртуальных потомков вряд ли можно было назвать людьми в прежнем понимании.) Сгустки посмертного разума начинали сотрудничать в совместном процессе принятия решений: то была разновидность кортикальной демократии в масштабе световых лет. Умирающая галактика принялась генерировать единый разум.

Подобные мысли невозможно было выразить на обычном языке, хотя они были понятны — пусть и приблизительно — обобщенному «я».

Напоследок я устроил своему роботизированному телу прогулку по развалинам Вокс-Кора. Его покосившиеся башни неуклонно осыпались, просторные ярусы либо тонули во тьме, либо были кое-как освещены дрожащим светом. Вокс побывал в морях нескольких миров и теперь бороздил самое большое из всех морей, но мне уже предстояло вскоре его покинуть. Я приступил к переносу своих воспоминаний и самой личности в облако гипотетических наноустройств, соединенное с остатками сетей гипотетиков; все это работало от силовых установок предвечных сингулярностей.

Но даже этот последний бастион порядка и смысла был обречен. Скоро та же фантомная энергия, что воспламенила вселенную, покончит с материей, и тогда не останется уже ничего, кроме разрозненных субатомных частиц. После этого, полагал я, наступит абсолютная тьма. И я смогу наконец уснуть.

Но пока что Вокс-Кор продолжал свое плавание. Вакуум преодолевал его обветшавшие системы защиты. Он пустел и сам обращался в пустоту. Без искусственной гравитации его содержимое улетучивалось сквозь дырявые стены в космос.

При этом мои соматические границы, не сдерживаемые больше ничем, претерпевали стихийное расширение.

* * *

Сеть гипотетиков уплотнялась и усложнялась по мере того, как ее виртуальные сообщества тратили колоссальную компьютерную мощь на решение проблемы выживания. Гравитационные аномалии предполагали существование мегаструктур, превышающих размерами горизонт событий самой вселенной — малых градиентов призрачной энергии, способной послужить средой для выноса организованного интеллекта из пустыни энтропии. Но как и какой ценой?

Я не участвовал в этих дебатах. Мое собственное «я», хотя и ставшее совершенно бестелесным, было слишком ограниченным, чтобы их полностью осмыслить. В любом случае спор был бессловесным: преамбула к одной-единственной мысли потребовала бы тысяч томов, легиона переводчиков, терминологии, какой не существовало нигде и никогда.

Начинался окончательный коллапс всей объемной макроструктуры вселенной. Но при коллапсе выявились новые горизонты. Разворачивались скрытые размеры пространства-времени, как из квантового тумана способны кристаллизоваться новые частицы, новые силы. Окончательная тьма, на которую я уповал, так и не наступила. То, что раньше было сетью гипотетиков, — к которой я был прочно прикован, — внезапно расширилось в геометрической прогрессии.