– Я, как и вы, как и все мы, живу в этой системе, где контроль и запугивание стали настолько обычным делом, что порой мы этого даже не замечаем. Где существуют нормы и права для него и для нее, и это совершенно разные нормы и права. Система определяет, кто кого контролирует, кто имеет право на власть и защиту, а кто – нет, и каждый день я выхожу на дорогу и бегу, потому что просто не знаю, что с этим делать и как это изменить.

Аннабель делает паузу, чтобы перевести дух. Слова сами лились из нее потоком. Ее правда поднялась и продолжает расти, как лава из проснувшегося вулкана. Я все еще здесь, думает она. И это тоже то, из чего я сделана.

– Скажем, когда я бегу по горной дороге и ветер мне в лицо… я сопротивляюсь ему. Я даю сдачи, несмотря на всю свою беспомощность в горах. Изо дня в день я надеваю эти кроссовки, чтобы бороться, бороться и бороться с бессилием, которое чувствую после того, что стрелок сделал с Кэт, Уиллом и мною. Я просто бегу и бегу по этим горячим дорогам, потому что не знаю, защитит ли моя страна меня и мои права как женщины, как человека, который хочет быть свободным от насилия. Страна до сих пор не показала мне, что готова уберечь меня от мужчин, которые сильнее меня, от людей, которые живут ненавистью и намерены причинить зло. Страна показала мне, что я слишком ничтожна и не достойна ее заботы и защиты. Она продемонстрировала небрежное отношение к моему благополучию. Поэтому я бегу по этой жаре, потею и заставляю себя не сдаваться.

– Я бегу и потому, что переполнена горем и скорбью. Мой бег – это слезы, мольбы и крик души. Мой бег говорит: да, я не знаю, что делать, но я должна что-то делать. Я должна использовать свой голос, потому что иногда это единственное оружие против того, кто сильнее и могущественнее тебя. Сейчас мой голос звучит здесь, в этом зале, но громче всего он звучит в моем бегущем теле. С каждым шагом он говорит: пожалуйста, и он говорит: надо. Пожалуйста, посмотрите на мое горе и мою скорбь. Надо положить конец горю и скорби.

Она замолкает. Она вымотана до предела, как после отработанного на дороге дня, после шестнадцати миль марафона. Она опустошена.

И тут раздаются аплодисменты. Они застают ее врасплох. Надо же, она почти забыла о них, сидящих в этом зале, в основном молодых студентках Карнеги – Меллона. Она просто стоит перед ними. И тогда они тоже встают. И уже аплодируют стоя, но она смотрит на них, а они смотрят на нее. Они смотрят друг на друга. Стоя – не сгибаясь. Она догадывается, что многим из них знакомы ее горе, смятение и бессилие.

Она опустошена.

Она полна сил.

На берегу озера в национальном парке Шони в Пенсильвании, всего в нескольких милях к северу от национального леса Бьюкенена и в ста одиннадцати милях к юго-востоку от Питтсбурга, фургон с номерным знаком «КАПИТАН ЭД» и стикером «ДОМ СЕКВОЙИ» на бампере припаркован рядом с арендованным кемпером, где пахнет только что испеченными булочками с корицей.

Старик жарит на гриле сосиски, ему помогает молодой человек с непослушными кудрями. Пожилая женщина в прозрачном сарафане сидит в походном кресле рядом с юной девушкой в сарафане, усыпанном подсолнухами. Они не испуганные астронавты, дрейфующие в бесконечной вселенной. Они – всего лишь четыре обычных исследователя родной земли. Их не окружают гигантские опасные льдины, которые они должны пересечь, несмотря на снежные бури и голод. Вокруг только сухая трава с редкими одуванчиками, выглядывающими из-под земли в этот летний вечер.

Солнце садится. Розовое небо окрашивает в такой же цвет нежную рябь озера. Сверчки начинают свой вечерний концерт. Остается пройти не так много, и теперь Доун Селеста и Люк Мессенджер путешествуют вместе с дедушкой Эдом и Аннабель, следуя за ними до конца. Аннабель трудно поверить в то, что может наступить конец. У нее такое чувство, что она будет бежать и бежать вечно.

Об этом она и говорит старушке-хиппи:

– Я чувствую, что буду бежать и бежать вечно.

– Это страшно, не правда ли? Думать о том, что придет пора остановиться?

Она проникает в самую суть, эта Доун Селеста. Аннабель интересно, была ли ее бабушка такой же. Упрямым, но нежным дедушкам нужны именно такие спутницы.

– Так и есть. Мне страшно. Из-за Сета Греггори.

– Он на твоей стороне. Он там, чтобы помочь и подготовить тебя. Вы отрепетируете то, что там будет происходить, чтобы ты уже ничего не боялась. Я знаю, как все это проходит. Знаешь, откуда? Когда мне было двадцать три года, я тогда училась в колледже, на меня было совершено нападение.

– О боже. Мне очень жаль.

– Кажется, что это было очень, очень давно, разве что иногда по ночам, когда я одна в своем доме, мне мерещится, будто я что-то слышу. И тогда кошмар возвращается. Мужчина вламывается ко мне в квартиру. Он стоит над моей кроватью. Тянет ко мне руки. И убегает, когда я начинаю вопить.

– Ужас какой.

– Так и было. Как я уже сказала, иногда это остается с тобой навсегда. Эти засранцы обеспечивают тебе пожизненный приговор. Но еще страшнее той ночи было встретиться с ним в суде, как тебе предстоит это в сентябре. Снова оказаться в одной комнате с теми, про кого ты знаешь, на что они способны… Я не сравниваю то, что случилось со мной, и твою трагедию. Но знаешь что? Когда это произошло, после того как я увидела его в суде, мне стало немного легче. Я сделала это – то, чего так боялась. Преодолела свой главный страх. Я встретилась с ним лицом к лицу. Я использовала свой голос, чтобы противостоять ему. И он сидел в кандалах, а я была свободна.

– Я даже не догадывалась.

– О, каждый человек – это книга из глав. Некоторые из них славные, а есть темные и уродливые. Все мы проходим через какие-то испытания. И нам, выжившим, полагаются нашивки за это. – Она шлепает себя по руке, показывая, где должен красоваться знак отличия. – Как у скаутов из отряда номер 163.

– Я все думаю про Эрнеста Шеклтона и его команду во льдах… Ты читала эту книгу?

– Да.

– Помнишь, как в конце они натыкаются на китобоя? Я вот думаю о нем, китобое, как он, потрясенный, плачет, когда до него доходит, что этот измученный бродяга, стоящий перед ним, – великий Эрнест Шеклтон, который все-таки сделал это.

– Можешь поверить, через что им пришлось пройти, чтобы выжить? – говорит Доун Селеста. – Какая ужасная и трагическая экспедиция. И все же я представляю себе, что и в Антарктике бывали такие же красивые вечера, как здесь, на берегу этого озера.

– Наверное.

Они замолкают. Аннабель любит эти мгновения тишины рядом с Доун Селестой, когда душа отдыхает от тревог и ожиданий. Похоже, и дедушке Эду это нравится. Аннабель слышит его заливистый хохот, когда Люк отпускает какую-то шутку. Дедушка Эд, в носках и сандалиях, переворачивает сосиски. В этом путешествии он тоже пересек страну и стал романтическим героем – кто бы мог подумать?