– Я… как я могу не каз… В этой… кляузе все было подготовлено без меня, но ведь я подписала…

– М-да. – Ниночка помедлила. – Похоже, я и тут виновата. Сколько Андрей ни выбивал из меня дурь, так эгоисткой и осталась. Представляю, как ты извелась. Почему-то думала, что тебе все известно про подстроенный над тобой «суд».

– Как – подстроенный?

– Парторг с Лариской разыграли спектакль для твоего перевоспитания.

Иза не могла поверить. Рой потрясенных мыслей мельтешил, путался: Ниночка лжет, сочиняет зачем-то… И вдруг встрепенулись, донеслись до ушей памяти слова декана из того тяжкого дня: «Довольно представления».

– Моя подпись никому не была нужна?!

– Конечно нет. Андрея отчислили утром, а с тобой «разобрались» днем.

– Да, днем… Кто сказал?

– Ну, ты же в курсе, что декан – мой дядя. Он рассказал папе, а папа чуть позже – мне. Дядя в красках описал Ларискино выступление. Ругал себя, что пошел на поводу. Вначале-то не соглашался на такой «педагогический прием», но Блохин сумел уговорить. Может, и припугнул чем-то. В печенках у всех сидел, рады, что избавились.

Иза опустила лицо в ладони. Значит, не праведность была причиной взыскательности Бориса Владимировича, и Лариса со своим карьеристским рвением подвернулась ему как нельзя кстати. Хотя вряд ли догадывалась, что он просто ее использует… Но на чем же все-таки основывалась столь активная неприязнь парторга к Изе – на антипатии к ее внешности, национальности, к каким-то чертам ее характера? Если собрать вместе преследующие Изу события, связанные с Блохиным, все его отдельные слова, фразы, «расстрельные» взгляды и соединить в дедуктивную цепь, проступит ли истинная подоплека его отношения к девушке, которую он в лицо не видел до ее появления в институте?

Непреодолимый жар поднимался к глазам.

– Форточку открою? – спросила Ниночка, и в комнату ворвался весенний птичий грай. – Да забудь ты об этой инквизиции! Ты никого не предала, Андрею все равно бы не дали учиться. Блошка грозился выгнать Ксюшу из института, если не подпишешь, так ведь?

– Да, – глухо проговорила Иза сквозь пальцы.

– Блошка – гэбист, ломать умеет. Практика, должно быть, богатая. Бумажку с твоей подписью дядя сжег, не переживай.

…Не переживай. Верно, ни к чему ломать голову над чьими бы то ни было мотивами ненависти. Может, когда-нибудь все прояснится само собой и предстанет отчетливо, как загадка рассекреченного кода.

– Иза, я ездила к Андрею в армию. Осенью он вернется со службы. Мы с ним не зарегистрировались еще… не обвенчались… Но я живу в Перми с его мамой. Она мне работу нашла отличную – перевожу с французского технические тексты. Ходить никуда не надо, если что – телефон под рукой. Вера Геннадьевна чудесный человек, мы с ней душа в душу, вот только со здоровьем у меня не очень, а здесь папин друг-профессор, поэтому решили, что рожать мне лучше в Москве. Даже если у нас… у меня с Андреем семьи не выйдет, останусь с Верой Геннадьевной.

Взглянув полувопросительно, Ниночка весело защебетала о Пасхе и принялась описывать рецепт какого-то необыкновенного медового кулича.

– Это Андрей меня печь научил. У него же, за что бы ни взялся, все получается красиво и сразу, только способностей своих не признает. Шутит, что переболел тщеславием, когда не взяли документы в ИМО, иммунитет приобрел на всю оставшуюся жизнь. Сама знаешь, как он счастлив, если хорошо тем, кто с ним рядом. Будто не для себя – для друзей живет…

Ниночка и гордилась Андреем, и жаловалась с легким кокетством, а имя произносила с такой нежностью, что у Изы замирало сердце. Еще бы Иза не знала, как ему нравилось отдавать! Книги, вещи, деньги, если они у него были. Себя. Радость за близких друзей и сострадание отражались в Гусеве открыто, как в зеркале. Он, конечно, и сейчас остается тем же незамутненным, ранимым «гуттаперчевым мальчиком». Не в прошедшем времени. В прошедшем он только для нее.

Горечь отпускала Изу капля за каплей. Она не сомневалась: у Ниночки с Андреем все будет хорошо. Он никогда ее не оставит, потому что…

Прислонясь к спинке кровати, Ниночка погладила круглый живот, смешно ненастоящий на ней, будто спрятанный под юбкой глобус.

– О-ой, налопалась! Крещение приняла недавно, пост идет, но мне без мяса нельзя.

– Ты покрестилась?

– Да, чтобы ребенок жил с Богом в душе.

– Ты веришь в Бога?..

Иза смутилась, стыдясь воспоминания: этот вопрос она когда-то задала и Гусеву. Знай Ниночка об их тогдашней беседе, вряд ли понравилось бы ей, как они обсуждали ее поведение.

– Я верю тому, во что верит Андрей. Он мечтает стать священником. – Ниночка усмехнулась, в темных глазах почудился прежний вызов. – А я – попадьей. Даст Бог, стану заниматься хозяйством: шить, варить, стирать, детей воспитывать. Можешь смеяться, мне это не скучно. Правда. Родители смирились. Пока не забеременела, папа называл меня барышней-крестьянкой.

От фотографии Николая Патриковича Ниночка пришла в восторг, рассматривала с понятным в ее положении умилением. Радуясь возможности поделиться, Иза зачитала последнее письмо, где Ксюша скуповато упомянула о краевом фестивале песни и своем Гран-при.

– Андрей будет рад Ксюшиным успехам. – Сумрачная тень непонятной тревоги пробежала по большеглазому лицу гостьи. – Он тоже участвует в армейских концертах. Начал писать песни, их поет его часть. Есть одна песня, очень красивая…

Ниночка достала из кармана кофты свернутый вчетверо листок.

– Я слова переписала для тебя. Вот возьми. Вначале это были просто стихи с посвящением.

«Изе», – прочла Иза на развернутом перед ней листе.

– После исключения из института Андрей не сразу уехал в Пермь, – слова давались Ниночке с трудом. – Были большие неприятности, он подрался с Владом Хомяковым. Повредил ему челюсть, сломал ребро… Счастье, что не дошло до суда… Раньше Влад казался мне очень положительным, я никогда не слышала от него ни одного грубого слова. Это у жены его, Милки, язык как помело… Влад нахамил тебе? Сказал о тебе что-то плохое при Андрее?

Иза замерла. Ниночка была полна сюрпризов.

– Вот и Андрей не хочет говорить, – ее голос задрожал. – В общем, я поняла так: у вас с ним что-то было на этой дурацкой даче, Влад случайно увидел и дурно отозвался о тебе на людях. Да? Да, Иза?.. Прости, что докапываюсь, это, конечно, не мое дело и право, но… Андрей замолкает, как только я о тебе вспоминаю. Я могу говорить с ним обо всем на свете, и только ты – табу. Он тебя любил… Любит? Андрей что-то обещал тебе?

Изу пробрала дрожь изумления. Близость мыслей, вкусов, предпочтений двух человек не называется любовью. Но почему эта непостижимая общность с Гусевым до сих пор не дает ей покоя? Выходит, они оба считают себя виноватыми друг перед другом?..

– Пойми меня, постарайся понять, не молчи! – Ниночка почти плакала. – Если вы все еще хотите быть вместе, я не встану между вами, несмотря на это. – Она положила руку себе на живот. – Мне важно знать, что у вас было…