гробовая тишина, казалось, что даже лес замолк в тревожном ожидании, томительно тянулось время, вдруг прямо перед нами мелькнула тень человека, ночь была настолько темной, что мы увидели его, только когда он оказался прямо над нами, а вернее, под нами, я почувствовал, как лихорадочно забился мой пульс, почти как на фронте, когда я по ночам стоял на посту, даже вспомнить об этом не могу без содрогания, вооруженный винтовкой, я прохаживался размеренным шагом взад и вперед, человек наставил свое ружье, целясь в то место, где прятался Ховино, война могла начаться с минуты на минуту, бесшумно пролетела сова, и я мысленно чертыхнулся, видеть нас не могли, но если кто-то из нас вдруг захочет почесать себе нос, то мы себя тотчас выдадим, этот тип был так близко, что Ховино мог протянуть руку и дернуть его за волосы, я с трудом сдержал нервный кашель, подступивший к горлу, человек подходил все ближе, выискивая свою добычу, и, не найдя ее, пошел дальше и исчез во тьме, наконец-то я могу с облегчением прокашляться.

— Ну как?

— Ты его не узнал?

— Нет. Но бьюсь об заклад, что это был кто-то из бригады «Газ».

— А ну замри, черт тебя побери!

У нас не было ни малейшего сомнения, что этот тип действовал не в одиночку, у степного волка совсем иные повадки, другой вопрос, сколько их там было, возможно, даже не одна группа, а несколько, мы молча оставались на своих местах, но волнение уже улеглось, надо немного выждать на всякий случай, вот-вот появится Карин, ночь беспросветно темная, и нам это было на руку, мы словно специально такую выбрали, легче будет действовать, кто-то пошутил: «Здесь сейчас видно хуже, чем в полночь в туннеле, где дерутся негры», «из-за плитки шоколада», ввернул еще кто-то, они были правы, на меня снова напал приступ кашля, но я сдержался, пощипав себя за горло, какое-то идиотство, кашель заразителен, он тотчас передается другим, так случается во время церковной службы или в кино, ну прямо настоящий концерт, мать честная, к слову, о матери, мне но хотелось сейчас даже думать о Виторине, сидеть сложа руки невыносимо, в голове стало пусто, чтобы чем-то себя занять, я вытащил пистолет и с нежностью погладил его дуло.

— …свинья не съест.

Карин словно с неба свалился, мы даже не заметили, как он вошел, он возбужденно жестикулировал, о чем-то рассказывая Ховино, но так тихо, что нам не было слышно.

— А вы пока помолчите и ждите…

Я подошел поближе.

— Ну что там?

— Кто-то стрелял.

— В горах полно людей, прямо кишмя кишит, думаешь, они там просто так прогуливаются? Черта с два!

— Расскажи, как все было.

— Когда я уже возвращался, где-то в километре от кузницы мне удалось вовремя увернуться от встречи с жандармом, а затем на полпути отсюда еще с кем-то в штатском, немного погодя я увидел тень, и — бах! — мне показалось, что это Пепин выстрелил из своего «сараскета», пуля аж просвистела над головой у мула, но мой Панчо даже ухом не новел, мы малость переждали в каком-то овражке, а потом поскорее сюда.

— А мы здесь ничего не слышим.

Вдали прогремел выстрел.

— Вот сейчас слышно, наверное, из дробовика бьют, эти сволочи сами не знают, кого окружают, и хотят спровоцировать ответные выстрелы.

— Будем отвечать только в случае крайней необходимости.

— Но нам надо вырваться из окружения, пока кольцо не сомкнулось, — сказал я, не скрывая своих истинных побуждений, — мы с Панчо спустимся вниз, так что грузите на него как можно больше.

Мне не терпелось отсюда выйти, только бы побыстрее на свежий воздух! Лучше умереть на воле, чем сидеть здесь взаперти и думать без конца свою думу, страха я не испытывал, терять мне было нечего, уж лучше встретиться лицом к лицу с врагом, а может, удача меня не обойдет? она ведь улыбается тем, кто презирает опасность.

Который час?

— Четыре.

— Времени не так уж и много, надо спешить, дружище, чтобы успеть все закончить до наступления рассвета.

Здесь, наверное, такое начнется, что только держись, главное, не упустить момент, постарайтесь взять побольше груза и выбирайтесь отсюда побыстрей.

— Будем действовать как договорились.

— Отлично.

Я намазал себе лицо жженой пробкой, чтобы меня не заметили, если выйдет луна, мне захотелось попрощаться с Карином, признание дона Анхеля спутало все наши семейные узы, теперь он для меня не молочный брат, а сводный, лучше бы он никогда об этом не узнал!

— Если со мной что-нибудь случится, обними за меня Виторину, половину моей доли отдашь ей, другую половину Ольвидо. Береги Виторину. Извини, я знаю, что ты ее но оставишь, она ведь твоя мать, но заботься о ней за нас двоих.

Каждый из нас пытался сделать другого своим душеприказчиком, поручая ему свое наследство.

— Будь осторожен, братишка. Удачи тебе! — сказал он, обнимая меня.

Слова Карина меня потрясли, он никогда раньше меня так не называл, братишка, если бы он назвал меня обманщиком, эффект был бы тот же, однако в его крепком объятии не ощущалось ни капли притворства.

— Прощай, Рикардо.

Ховино прервал нас, заметив с обычным для него оптимизмом:

— Все будет в порядке, через пару часов мы встретимся живыми и невредимыми у Майорги.

Я медленно, шаг за шагом, спускался с горы, выбирать дорогу мне помогала какая-то странная, неизвестно откуда возникшая интуиция, Панчо, со своей стороны, как бы подтверждал, что я не ошибаюсь, поистине феноменальное животное, единственный из своих собратьев, он умудрился сделать потомство кобыле, Майорга-старший даже выиграл по этому поводу пари у музыканта из Мелеснаса, все в ту ночь казалось каким-то странным и необычным, начиная с окутавшего нас космического мрака, окружающий пейзаж выглядел особенно мрачно, наверное, таким он был до сотворения мира, ни звезд, ни теней, кромешная тьма, деревья, камни, все вокруг узнавалось наугад, ноги с трудом продвигались сквозь заросли кустарника, и совсем поземному касались лица лапы каштанов, во всем ощущалось что-то мистическое, и тем не менее передо мной стояла вполне реальная задача — как можно быстрее добраться до кузницы, в просветах между зарослями каштанов, дуба, орешника и других деревьев царил беспросветный траур ночи, вообще ничего невозможно было различить, когда я проходил по лужайке, мне показалось, что кто-то нежно касается губами моего лица, это были просто хлопья тумана, стелившегося над самой землей, о такой ночи может только мечтать палач, плохо то, что я не знал, кто этот палач, я сам или человек, который рано или поздно выскочит мне навстречу,