Та же мысль пришла в голову и Ричарду, и полыхающий крылатый принял в грудь ещё два клубка пламени, наконец сбивших его наземь.

Древняя замедлилась, она словно наслаждалась зрелищем. «Быть может, – подумал ловец, – точно так же сражались в её честь у подножия храма посвящённые ей бойцы, сражались насмерть. А может, понимала, что эти ангелы, вроде бы ей подвластные, – такие же враги, как и люди в сутанах».

Она смотрела, жутко и кровожадно ухмыляясь, и прежнее лицо её уже окончательно пробилось сквозь бесполую маску. «Почему она не улетит, – бессильно подумал Эварха, – ну что ей ещё надо – она вырвалась, она перебила почти всех, ну зачем я ей?..»

Как ни странно, ответ пришёл тотчас же, но не в словах – чередой жарких, горячих, полубезумных образов.

Сила. Власть. Дикая, свободная от всего. От любых запретов. Вкус крови. Мир, где столько было ей подвластно. А теперь её приковало к Игнису, и деваться она никуда не могла.

«Кровь, – оцепенев, словно наяву услышал Эварха бессловный глас. Кровь нас связала, ловец, навсегда. Без твоей крови нет свободы, нет пути прочь из этого проваливающегося невесть куда мира, из этой ловушки, такой же, как и та, в которую ты поймал меня.

Твоя кровь – цена моей свободы. Твоя жизнь – цена моей чести. Я взяла бы у тебя и кое-что ещё, но радуйся – ты умрёшь быстро».

Клара послала ещё один чёрный цветок, он сомкнул объятия на последнем из ангелов; Хаэльдис даже подпрыгнула от восторга, что-то заверещала; осталось лишь двое ангелов, охваченных огнём, но они просто корчились среди руин, медленно затихая.

Древняя качнула крыльями, словно приветствуя. Она глядела на Эварху и только на него.

«Твоя кровь. Твоя жизнь. Пришло время платить, дерзкий. Ты нравишься мне, ты был бы достоин отдать мне своё семя, ты…»

– Что-о?! – возопила дева Хаэльдис, словно услыхав. – Ты о чём это тут помышляешь, а?!

Как она подслушала, в тот миг ловцу было всё равно.

Древняя медленно поплыла к нему, протягивая ручищи.

– Клара! Вместе! – крикнул Ричард.

Эварха видел, как чародеи бросились друг к другу, сплели руки, точно любовники – но он знал, что это отнюдь не любовь.

Толчок силы. Перед Кларой и д’Ассини разворачивалась словно бы громадная чёрная роза, отрывалась от них, устремляясь прямо к Древней.

Прянул прямо в её сердцевину огненный клинок предводителя ангелов.

Ричард хрипло зарычал, бросился вперёд, собой закрывая Клару.

– Адальберт!.. – завопил Эварха, но черепушка на сей раз остался холоден и мёртв.

Тёмный цветок распускался всё шире, плыл навстречу Древней и словно даже не заметил пробившее его остриё.

А оно, это остриё, пройдя насквозь, ударило в поспешно сотканный Ричардом д’Ассини голубоватый мерцающий щит.

Эварха видел, как маг, шагнув вперёд, заслонил собой Клару Хюммель; видел, как белый клинок Древней пронзил щит и как тот заискрил, исчезая; видел, как страшное лезвие вошло в грудь Ричарду д’Ассини и…

И замерло, словно бы завязло в нём.

Лопнул какой-то талисман, наверное, тот самый, что маги Долины носили на шее, как последний резерв – «чтобы в плен не взяли живым».

Миг тишины, лёгкое колебание силы. А потом рванулось на свободу очистительное пламя – и Клару Хюммель, Эварху с девой Хаэльдис и всех остальных в мгновение ока расшвыряло в разные стороны.

Тут Адальберт вновь пришёл на помощь – во всяком случае, изо всех сил вцепившиеся друг в друга ловец с девой не расшибли головы и, кажется, ничего себе не переломали. Зато там, где только что стояли Клара и Ричард, дымилась громадная воронка.

Древняя слегка шевельнула крылами, нависла над Эвархой, полуобнятая чёрным заклятием.

Эх, ловец-ловец, позарился на Пустошниковы посулы…

– Не получишь… – вдруг услыхал он. Дева Хаэльдис шевельнулась, вывернулась из его объятий, ссутулилась, в руках её снова возникла пара ножей.

Древняя не обратила внимания на нахалку. Белопламенное лезвие кромсало и резало чёрную розу, что неумолимо прилеплялась к богине, и всё росла, росла, сделавшись уже почти в половину её роста.

Остриё клинка пробивало её раз за разом, прорехи становились всё шире; а черепушка Адальберт вдруг задёргался, завращал дико алыми огоньками в глазницах, засвистел, загукал, и Эвархе почудилось – дыры в тёмных полотнищах начинают сами собой затягиваться, закрываться, хотя роза почти перестала расти.

Древняя извернулась, сильнее заработала крыльями, склонилась к Эвархе, протягивая к нему лапищи.

Дева Хаэльдис – так звать – с истошным визгом полоснула разом обоими ножами.

Древняя яростно зашипела, отдёрнула руки – поперёк белой плоти пролегли два чёрных разреза. Неглубокие и неопасные, но Древняя, взревев, размахнулась, отбрасывая Хаэльдис с дороги.

Она замешкалась совсем ненамного, но этого хватило, чтобы чёрная роза ловушки, повинуясь лихому посвисту черепа в перстне, бросилась на Древнюю, обхватывая её со всех сторон чёрными щупальцами полотнищ.

Богиня завертелась, забила крыльями, меч её слепо хлестал то вправо, то влево, горели земля, скала и камень, и Эварха едва сумел доползти до неподвижной, замершей, точно сломанная игрушка, Хаэльдис.

– Хаэ! Хаэ, очнись!..

Не очнулась. Бессильно мотнулась голова; посинели губы, глубоко провалились глаза.

К нему метнулась какая-то тень – брат Магнус!.. Бледный, дрожащий, взгляд совершенно безумный.

– Отец Бенедикт… отец Бенедикт…

– Помоги ей! – затряс монашка Эварха. Маги и Райна куда-то пропали, Древняя, рыча, металась в смертельных объятиях чёрной розы, меч её по-прежнему крушил и жёг всё вокруг.

Перстень с черепом раскалился вдруг совершенно нестерпимо и не то взвыл, не то заверещал; ободок на пальце ловца мелко затрясся.

И тотчас же вздрогнула сила.

Вздрогнула, заколебалась, поплыла, раздвинулась и сомкнулась обратно.

Замерло всё – даже Древняя перестала рваться из чёрных тенёт.

Да и сами тенёта тоже остановились.

Из складок незримой силы, из лабиринта Междумирья, внезапно раскрывшегося прямо тут, на Игнисе, спокойным и твёрдым шагом выступил человек в широком плаще, с простым посохом в руках. Плащ был видавший виды, потёртый и поношенный, запылённый понизу, зашитый и заштопанный во многих местах.

Человек ступил на обугленные камни – и разом вскинул руки, сплёл пальцы в странном жесте. На Эварху обрушилась волна силы, да такая, что ловца впечатало в почерневшие плиты – головы не поднять.

Рядом с ним дрожал брат Магнус – только теперь Эварха разглядел глубокую рану у него на груди, вонзившийся в тело острый каменный осколок. Крови, однако, почти не было, видать, монах успел сам остановить её чарами.