— Но ведь наверняка должны были быть и поклонники, — сказал Сварог с легкой усмешкой. — А ты сама говорила, что платила…

Отхлебнув келимаса, Литта повернулась к нему с тем же вызовом:

— И будь уверен, расплатилась бы с тем, кто помог бы… Но не с кем было. Поклонники были и богатые, и знатные, и влиятельные… — она покривила губы. — Можешь обо мне думать, что хочешь, но я с ними спала. И не всегда из-за одних денег и камешков — я нормальная молодая женщина, мне нужен мужчина… Это все-таки несколькими ступеньками выше проституции. Проститутка в борделе обязана ложиться с каждым, кто заявится. Актриса, пока молода, красива и пользуется некоторой известностью, может выбирать. Между прочим, разборчивые, не прыгающие с ходу под любой золотой мешок, котируются выше, и отношение к ним уважительнее, и репутация у них выше. Я была как раз из таких. Ни за что не ложилась под какого-нибудь урода, усыпанного алмазами… правда, старалась и не заводить отношений с юными красавчиками с пустым карманом. Выбирала такого, чтобы был и богат, и щедр, но не особенно стар и не урод. И так тянулось все эти четыре года, — она обвела пальцем лицо. — Уж поверь, мое прежнее личико было немногим хуже этого… — она улыбнулась как-то печально. — Оплачивала квартиру на приличной улице, у меня был экипаж, служанка, камеристка, повар и работник… Один поклонник меня даже водил на малый дворцовый бал. Но я же говорю — рок какой-то! — она в досаде стукнула кулачком по поручню. — Постоянно как-то так складывалось, что ни один мой поклонник — знатный, богатый, иногда вхожий во дворец! — не обладал именно теми связями, что позволили бы меня устроить в один из театров Сословия. Как проклятие какое-то лежало… Многое они могли, но не это… И оставалась я в Железной гильдии. Фиглярка с золотым дворянским поясом, умора — отец, когда я сбежала, меня проклял и велел передать, что на порог не пустит, но не отрекся почему-то и герба не лишил… А театр давненько уже шатался. Двоих ведущих актеров и одну актрису переманили. Умер старый режиссер, талантливый человек был, пришел новый, гораздо слабее… да еще начал меня домогаться, грозя, что лишит главных ролей, а то и вообще найдет способ тихонько выставить. Владелец увлекся какой-то шлюхой и театр забросил совершенно. Пошли скандалы в труппе, появились враждующие лагеря, интриги… В общем, полный набор неприятностей. Делалось все хуже и хуже. Старики в открытую говорили, что больше года мы так не протянем. И уходили при первой возможности. А мне уходить было некуда. Как-то так сложилось, что не было достойных предложений… вообще-то одно было, в такой же «хлипкий», только гораздо тверже стоявший на ногах, но там пришлось бы постоянно спать с владельцем, а это была такая жаба, что меня от него издали тошнило. Вот такая сложилась ситуация. Театр помаленечку рушится. Дураку ясно. У меня только две возможности: либо опускаться до убогого балагана, либо пойти на содержание к кому-нибудь из поклонников — и ведь многие предлагали… Но в этом случае о театре пришлось бы забыть навсегда и стать обычной великосветской проституткой. Лет за десять такой, с позволения сказать, карьеры можно было скопить кое-какое состояньице, примеров хватало… но мне-то нужен был театр, черт побери! — она допила свой бокал и просительно глянула на Сварога: — Можно второй? Как раз все начинается…

Сварог присмотрелся к ней, подумал, что в случае чего безжалостно отрезвит, кивнул:

— Сейчас принесу. Только не увлекайся, это и в самом деле будет последний.

Отошел к бару, услышал за спиной, как стучат каблучки. Обернулся. Литта стояла у окна — видимо, выпитое придало смелости — и смотрела вниз.

— Темнотища какая… — протянула она. — И земли совершенно не видно, только вон там словно бы кучка светлячков…

— Это город, — сказал Сварог, решительно взял ее за локоть. — Иди, садись и рассказывай. Коли уж начинается…

Усевшись рядом, Литта, вопреки его ожиданиям, не отпила, а скорее пригубила. Глядя куда-то вперед, чуть отрешенным голосом начала:

— Ну, вот… После первого акта прислужница принесла мне в гримерную аккуратный бумажный сверточек — мол, это мне просил передать «очень приличного вида дворянин из публики». Я и не подумала удивляться — уже столько раз такое случалось… Конечно же, подарок и записка. Судя по тому, что сверточек легковат, там кольцо. Прости за цинизм, моя профессия меня немного испортила… В таких случаях ощущаешь нечто вроде охотничьего азарта. Начинаешь гадать: насколько ценный предмет внутри, как выглядит тот, кто его прислал, годится ли… Тут есть свои неписаные правила. Можно оставить подарок себе и отказать, но пославший всегда начинает надоедать, ждать у заднего входа, дарить новые подарки… Впрочем, сплошь и рядом, если возвращаешь подарок, творится то же самое… В общем, я развернула сверточек — и обомлела. Приросла к полу. Действительно, изящное золотое кольцо с брильянтом… но каков брильянт! Чуть ли не с вишню. Я к тому времени неплохо разбиралась в камнях, у меня была небольшая… коллекция. Камень настоящий, никаких сомнений. Редко у кого из моих и знатных друзей были перстни с подобными. Впору подумать, что в зале сидит король — иногда ведь такие случаи бывали, хоть и в сто раз реже, чем о том болтают… Королеве такой носить… Читаю записочку, она стандартная, все так пишут, ну буквально слово в слово: «Амель, граф Брашеро, просил бы позволения засвидетельствовать после спектакля свое почтение великолепной актрисе Литте Аули». Только там еще приписка, какую я вижу впервые в жизни: «Если госпожа Литта того не пожелает, прошу оставить эту безделушку себе и, со своей стороны, обязуюсь никогда более не докучать». О таком только в романах пишут, а в жизни я ни от кого не слышала… Что, и тебя проняло?

— Проняло, — сказал Сварог кратко.

Он просто весь подобрался, словно напавшая на след гончая. Амель, граф Брашеро. Тот самый опекун Гонзака. Несомненный лар. Хотя выводы делать рано, пусть она его сначала опишет…

— Ну, если для него такой камень — «безделушка»… — протянула Литта. — Тем более стоит посмотреть на человека, иначе потом не простишь себе, умрешь от любопытства… Я кое-как опомнилась и сказала прислужнице, чтобы после спектакля привела его за кулисы. Потом сообразила, выскочила на сцену, хотела посмотреть в щелочку, к кому она подойдет — но опоздала, она уже возвращалась. Девица была не большого ума. Твердила одно: «не молодой, но и не дряхлый. Такой весь из себя основательный господин…» Второй акт, честно говоря, я доиграла кое-как — себя не помнила от любопытства. И вот он пришел в гримерную…

— Опиши-ка его поточнее, — сказал Сварог.

— Лет сорока с небольшим, пониже тебя примерно на полголовы, — прилежно начала Литта. — Волосы темные, ни сединки, выбрит наголо, ни бороды, ни усов, хотя большинство дворян усы все же носят… Нос прямой, губы полные, темноватые, глаза серые. Золотой дворянский пояс, перстень с графской короной… Видно, что очень сильный, не здоровяк, а просто очень сильный… Эх! — воскликнула она с непонятной интонацией. — Такое вот описание внешности ничего не дает…

«Кому как», — подумал Сварог. Описание в точности соответствовало тому Амелю, графу Брошеро, о котором рассказывал Тагарон…