Помню, что вкус понравился. Потом не помню ничего.

Разбудил меня Кинсли.

– Ты вставать-то собираешься или до вечера проспишь?

Я сел. Оказывается, уснул под деревом на том самом месте, где с фаншбами распивал крюшон из купели. Кто-то – скорее всего, Кинсли – заботливо накрыл меня черным пледом, и я прохрапел до рассвета.

Спросонья горы битого стекла показались мне похожими на волны реки. Наверное, дело было в лучах Сабо, которые пока не сверкали, а по-утреннему мягко блестели, отражаясь в стекле, словно в воде. Я еще немного прищурился, чтобы сходство стало полным. От «реки» повеяло свежестью. Мне померещился удаленный, как из морской раковины, шум воды. Когда ощущение стало четким, я произнес нужные заклинания, закончив «ясным пнем».

– Наконец-то замок хоть какая-то преграда защищать будет – не ров, так река, – сказал я и открыл глаза.

Кинсли посмотрел на новый водоем с видимым неприятием, но промолчал.

Оказывается, и маги, и фаншбы, и готы разошлись по домам.

«Конечно, – обиженно подумал я. – Да, будь на моем месте хоть сам Суворов или Гарибальди, им было бы наплевать».

Не то чтобы я ждал особых почестей или ликования с в-воздух-шапко-бросанием, но пир-то на весь мир стоило закатить! Узурпатора все-таки низложили, не хухры-мухры! Кстати, а есть такое заклинание «хухры-мухры»? Почти «шуры-муры». Оба подошли бы от мужского бессилия.

Перво-наперво я глянул в финфор на готские пределы. Кичрал не обманул – войско соузцев было на месте. Воины скучали, окружив деревянную стену замка. Разбойников поблизости не просматривалось. Что ж, придется заплатить. Было бы недурно, конечно, стравить этих два проклятых королевства – Соуз с Хуалем. Поубивали бы друг друга, сократили численность армий – остальным это было бы только во благо. Но это не наш метод.

Стекло со двора убрали еще до моего пробуждения, а кусок стены и ворота уже я помог восстановить – магией. Но до этого состоялась краткая церемония знакомства дворцовой прислуги и стражников с новым владельцем замка – мной то есть. Работники замка ждали меня во дворе. Большинство – люди, один из поваров – гот, казначей – двухголовый, а швейцар – человек-рыба. Вообще-то работников было вдвое больше, но остальные пережидали войну дома – нынче была не их «трудовая смена».

В ангаре рычали и ворчали голодные Лиззи с Годзилой. Я велел их накормить. Позавтракал вместе с Кинсли и сразу пошел заветную комнату искать – ту, в которой ответы на все вопросы. Хоть их уже и не так много осталось.

В маленьком кабинете стоял лакированный книжный шкаф из красного дерева, небольшой круглый стол с предметами для письма – пером, чернильницей и бумагой – и стойка с курительными трубками.

«Девятнадцатый век какой-то… – подумал я. – Того и гляди в кабинет зайдет Жюль Верн или Шерлок Холмс, например».

В полутьме камень, о котором говорил Второй Падший, я нашел не сразу. Сначала решил, что это – овальное зеркало, но это был камень в форме яйца, который стоял на узорной кованой подставке. Я потер по нему тряпочкой – она как раз, наверное, для этой цели лежала рядом.

Первый Падший возник сразу. Будто я его по плечу хлопнул, а он и обернулся. Золотые кудри до плеч, красивое, даже чуть смазливое лицо, но скулы широкие и подбородок, что называется, волевой. Создатель Утронии был высокого роста, одет в шикарный, расшитый золотом по красному, кафтан и черные сапоги. Из-под кафтана выбивалась белоснежная манишка.

«Это уже вообще восемнадцатый или даже семнадцатый век. Молодой граф Запупольский перед приемом у императора всея Руси», – подумал я.

– Привет! – сказал Первый Падший. – Меня зовут Артур, хотя в жизни я просто Стас. – Он осмотрел себя и сел на тот самый стул, на котором сейчас сидел я. – Этим отличия с моим прототипом не ограничиваются. – Стас вздохнул. – Их довольно много, и начнем с того, что в жизни я не могу ходить. Я – инвалид-колясочник. Что еще? Утронию я создал, когда мне было двадцать пять. В тот самый год, когда врачи сказали, что мне осталось жить год или два. Сейчас, когда я записываю это послание, мне настоящему уже шестьдесят. Теперь, правда, мое время на Земле и в самом деле истекает – я это чувствую, и потому решил оставить последователям вот это, как сейчас говорят, видео. – Стас усмехнулся.

Почему-то у меня заходило сердце. Я вздохнул поглубже и медленно выпустил воздух со звуком «с-с-с». Так мы делали на тренировках, чтобы быстрее дыхание восстановить.

– Ты, кстати, можешь курить, – сказал Стас. – В ящике стола все, что нужно. А если что-то понадобится пометить, бумага и перо тоже в наличии, как видишь. Уж извини, печатную машинку создать не получилось – я не очень силен в механизмах.

«Печатную машинку? Видео? В каком году это записано? Точнее, какой год был тогда на Земле? Если слово „видео“ уже вошло в обиход, а компьютеры еще нет… Наверное, конец восьмидесятых прошлого столетия. В общем, до моего рождения. Значит, дедушка Стас появился на свет еще до Второй мировой? Ого!»

– Сейчас мое время подошло к концу, – Стас снова вздохнул, – но и в Утронии я остаться не могу. Увы. Хотелось бы, конечно, верить, что можно навсегда астрально перенестись в выдуманный мир, но это вряд ли. Я умру там – на Земле – и уже не смогу появиться здесь. Что ж… Все мы умираем, и я очень рад, что Утрония подарила мне вторую жизнь.

Первый Падший встал, выдвинул ящик, набил трубку, закурил и снова сел. Все не спеша.

– В жизни я вообще-то не курю, – сказал он гулким от дыма в горле голосом. – Ха, – усмехнулся Стас и потянул руку к переносице, будто пытаясь очки поправить, которых не было, – еще бы я закурил… Давно бы уже тогда… В общем и целом, я создал Утронию тогда, когда потерял все. Хотя и имел-то немного. Но тогда я потерял и надежду. – Он сделал паузу, глубоко затянулся и посмотрел другим, горящим взглядом, будто от затяжки не табак разгорался, а его глаза. – Меня спасла любовь к фантастике, – сказал он. – Я ее обожаю… Всегда обожал. Читал в оригинале Толкиена и Желязны, зачитывался Стругацкими и Станиславом Лемом. Можно сказать, я болел фантастикой. Хотя в моем случае «болел» звучит бесподобно, – опять усмехнулся Стас. – И вот я стал выдумывать свой мир. Мир, в котором существовали волшебные существа, могучие маги, злобные монстры. Я просыпался и засыпал с мыслями об Утронии и отвлекался только на чтение фантастики. И однажды… – Первый Падший вздохнул и улыбнулся, – оказался здесь. Самое смешное, – улыбнулся он шире, – первое время я не мог вернуться в реальный мир. Не то чтобы очень хотел, но спустя неделю путешествий под сиреневым небом стал все-таки задумываться о родных. Сам знаешь, эти привязки никуда не деть. – Стас глубоко затянулся и, морщась от дыма, стал разглядывать содержимое трубки, будто там было что-то интереснее, чем тлеющий табак. – Сначала я вообще думал, что умер. Но потом… Во время медитации… А я всегда увлекался восточными практиками. Это второе мое хобби помимо фантастики. Так вот, однажды, когда я сидел на скале Утронии и занимался самосозерцанием, просто пытался осознать свое настоящее. И меня неожиданно выбросило в реальность. В настоящий мир на Земле. Не скажу, что был потрясен. Я уже тогда подозревал, что не умер. И вот я вернулся к родным….