Я их так не за численность, а за рост и размер прозвал. Даже трое купидонов влесли соизволили оставить труды насущные ради халявной трапезы. Повара наготовили им полдюжины блюд с яблоками – шарлотку, штрудель, мусс и так далее. Увы, разбойника Луса я отыскать не смог. Лицо его хорошо помнил, но, сколько ни пытался, мое заклинание перемещения не срабатывало. Либо Лус потерял лицо, либо нашел кристалл Предельной Ясности, либо, что всего вероятнее, мертв. Видимо, не довело золотишко до добра – разведал кто-нибудь о его богатстве или свои предали. Финфор тоже не смог найти чернявого атамана. Жаль, хороший был парень.

Прибыли на пир и незваные гости – Гастав с Кичралом. Эти за золотом явились, но отказывать в гостеприимстве я им не стал. Пусть почувствуют разницу между мной и Вторым Падшим. Но позже они пожалели о неправильно выбранном времени. Дело в том, что Кинсли – во время первого тоста – оповестил всех, что сегодня состоится ом-маж. Присутствующие закивали, Гастав и Кичрал поморщились, но промолчали.

– Чего? – спросил я шепотом, когда Кинсли уселся рядом.

– Оммаж, – тихо, но свирепо произнес карлик. Таким тоном подсказывает учительница во время госэкзамена, проходя мимо нерадивого ученика. – Процедура признания вассалитета.

«Блин, – подумал я, – Стасик, на фига ты столько книжек читал? Вассалитет, оммаж. Хрен вам с плюмажем, не будет сегодня никаких церемоний, кроме алковозлияния».

Но Кинсли убедил меня, что, если хочу жить спокойно и знать, что все королевства подчиняются моей воле, процедуру надо пройти. Пришли к компромиссу. Никаких вставаний на колени и смиренно-согбенных клятв – пусть прямо за столом каждый из королей скажет, что признает меня сузереном, и достаточно.

Кинсли долго бурчал, не соглашаясь, но наконец уступил.

– Вождь фаншбов, великий Мангук май Шейбст, признает тебя, Вольта, Третий Падший, единым императором Утронии и присягает тебе на верность. Армия фаншбов никогда не встанет на пути твоих войск, Вольга. Фаншбы всегда будут биться с тобой плечом к плечу, как бились недавно у врат замка Падших. Таково слово Мангука – великого вождя фаншбов.

Мангук и его советники пустили по кругу купель, которую, видимо, с собой притащили.

«Так он это завернул, – улыбнулся я своим мыслям, – что непонятно, кто кому присягает. Он-то великий, а я всего лишь скромный Падший». Но вслух ничего не сказал. Вся эта церемония мне казалась смешной и ненужной.

– Королевство готов признает тебя императором Утронии, Вольга, – нехотя проговорил первый старейшина готов, поднял чарку и, не дожидаясь, пока с ним чокнутся, выпил.

«Эти ребята как российские военные самолеты – надо уметь ими управлять, но зато надежны и смертоносны», – подумал я.

Король Гастав пробурчал что-то невнятное, но два ключевых слова в его речи можно было расслышать: «признаем» и «присягаем». Вряд ли он клялся в верности своему золоту – хотя я бы не удивился.

Так и хочется сказать «потом были танцы», но нет, танцев не было – пили, шумно праздновали. Я целовался взасос с Литтией, Шайной и, как потом рассказывали, даже с грухсом, который отдыхал неподалеку в ожидании наездницы.

Так началась моя жизнь в роли императора Утронии. Сказать, чтобы она мне особо нравилась – солгать, так же как было бы неправдой заявить, что я эту жизнь ненавидел. Имелись плюсы и минусы, как во всем. Кинсли отказался жить в замке, но покидал его только вечером. Он в замок словно на работу ходил. Может, так и было. Я сотворил русский бильярд, обучил Кинсли, и тот очень быстро стал меня обыгрывать. И это несмотря на то, что у него были короткие руки, а для удара приходилось вставать на скамеечку. А вот сквош, в который Немо обучил играть пару стражников, меня не увлек. Видимо, я на всю жизнь намахался руками.

Иногда я устраивал посиделки с магами – и даже Кроннель их не пропускал. В основном говорили о том, как нам обустроить Утронию. Что-то и в самом деле меняли и улучшали, но без фанатизма – все было и так хорошо. В моих личных апартаментах нередкими гостьями были Литтия с Шайной. То вместе, то врозь. Аскетом я не стал, и хотя за девками в деревнях не охотился, помимо моих добрых подруг у меня гостили порой и другие особы прекрасного пола – в частности, красные шапочки из пивнушки.

Но это не главное. Большую часть времени я посвящал иному – сидел на крыше дворца с кристаллом Предельной Ясности, который висел передо мной в воздухе. Я концентрировался на минерале, пытаясь нащупать пресловутую дверь. Но не получалось. Я понимал, что этот мир придуман, что все вокруг иллюзорно, но это ничего не меняло. Иллюзорный и придуманный мир продолжал светиться маленьким, жгучим солнцем, нависать сиреневым небом с голубыми облаками, шуметь рекой у замковой стены и касаться кожи ветром, а обоняния – запахами леса. Реку, кстати, мы так и назвали – Стеклянная.

Почему, если хотел вернуться, я просто не убил себя? В конце концов я бы, наверное, так и сделал. Но уж больно не хотелось навсегда безвозвратно прощаться с Утронией. И потом… Чем я хуже Первого Падшего? Раз он мог открывать и закрывать дверь между мирами, почему я не смогу?

Но желание вернуться на Землю росло. Даже самый отчаянный геймер, проведя три дня кряду в мире любимой игры, хочет возвратиться в реальность. За исключением совсем уж больных персонажей, умирающих перед монитором. Но я к этим исключениям не относился. Мне хотелось увидеть маму, папу, Алису; хотелось сказать им, что я жив и люблю их. Даже в институт хотелось. Соскучился по учебе, друзьям, даже по преподам. Да, там, на Земле, все было сложнее, но я теперь трудностей не боялся.

Дни шли, а в своих экспериментах я не продвинулся ни на йоту. И злился на себя, и ругал, но злость только мешала. Спустя месяц подобных экспериментов я сдался.

Нет, не запил, но скис. Стал реже встречаться с утронцами, реже покидать стены замка. Катал бильярдные шары, ходил на речку купаться, рад бы был почитать, но книг там, разумеется, не было. Чтобы наколдовать книгу, нужно было до буквы представлять, что у нее внутри. Хоть сам садись и пиши. Целыми днями я гулял, валялся под деревьями или на берегу реки, мечтал о том, что вернусь. Упражнения с кристаллом тоже забросил.

Однажды, сидя на красивом холме, мне пришла в голову интересная мысль: может быть, чтобы разрушить иллюзии, мне не хватает того же, чего раньше не хватало для их создания? Веры? Веры в то, что мир вокруг – чья-то выдумка. Да, прекрасная, да, ставшая мне родной и близкой, но все-таки выдумка. Как любимая книга. Как в пятый раз просматриваемый фильм. Но пора уже закрыть любимую книгу, выключить любимый фильм.

Но и это не помогло. Хотя, сидя на крыше и любуясь на пасущихся мовлов, я прекрасно понимал, что таких смешных и неуклюжих созданий можно только выдумать. А глядя на Стеклянную реку, помнил, как она была создана.

На исходе второго месяца неудач я сидел на крыше и любовался на закат. Бордовые всполохи на фиолетовом небе, темно-синие облака. Я вспомнил, что, когда в Утронии темнело, небо зачастую приобретало красноватый оттенок и становилось не сиреневым, а фиолетовым. Также вспомнилось, что небо краснеет даже тогда, когда кровавого Марса в небесах нет. Местное светило Сабо во время заката тоже не багровеет, оно вечерами просто исчезает, будто лампочку выключают. Откуда же тогда эти красные всполохи среди облаков?