«Смелость и искусство адмирала Нельсона доходили до высот, – говорит капитан Шевалье, – которые трудно было бы превзойти». Образ действий Нельсона, писал Наполеон, «был отчаянным, и его поэтому нельзя рекомендовать как образец; но в нем он, так же как и команды английских кораблей, обнаружил искусство и энергию, каких только можно достигнуть». Выраженное таким образом мнение Наполеона допускает двоякое толкование. Но нельзя не сказать, что осуждение, если только допустить его, было бы странным со стороны человека, совершившего отчаянное наступление на Леобен в 1797 году, растянувшего под Маренго свою линию до того, что она перервалась, и рискнувшего в 1798 году Средиземноморским флотом и Итальянской армией в Египетской экспедиции, едва ли имея хотя бы один шанс в свою пользу, за исключением суеверного упования на судьбу, которая и не изменила ему. В Абукирской же битве, при том, как распорядился своими силами Брюэс, шансы были на стороне британского адмирала.

Высказывалось мнение, что если бы артиллерийское дело во французском флоте было поставлено лучше, то результатом атаки англичан в Абукирской бухте было бы их собственное поражение. Совершенно то же говорили впоследствии и по поводу Трафальгарской битвы.[47]Оставляя в стороне то соображение, что ко времени Абукирской битвы британские моряки уже по опыту узнали степень действенности французской артиллерии, – на что Нельсон и мог рассчитывать, – следует заметить, что правильность вышеупомянутого мнения зависит еще от того, каковы были при атаке сила ветра и его направление по отношению к курсу нападавших кораблей, когда они приближались к противнику. Атака при весьма слабом ветре, когда нападающий долго остается под неприятельским огнем, или при ветре свежем и порывистом, в крутой бейдевинд, когда рангоут испытывает сильнейшее напряжение, совершенно отличается от атаки в полный бакштаг, при ветре свежем и ровном, как это и имело место в Абукирской бухте. Нельзя говорить о вероятности того или другого факта, когда имеется слишком мало прецедентов, на которые можно было бы опереться в своих соображениях. Но имеется много примеров сражении, в которых нападавшие корабли спускались на противника, бывшего на ходу, и едва ли хоть в одном из них имел место случай таких серьезных повреждений в рангоуте этих кораблей, которые помешали бы им дойти до неприятельской линии. В Абукирской бухте потеря британскими кораблями после того, как они уже стали на якорь, каких-либо частей рангоута, имела бы мало значения. Вместе с этим кажется вероятным, что если бы французская артиллерия и была значительно лучше, чем она была на самом деле, то британские корабли все-таки заняли бы намеченные ими позиции, а раз это было бы сделано, то уже самые тактические достоинства последних обеспечили бы им победу, хотя и более дорогой ценой. Если же диспозиция Брюэса была бы более искусной, например вроде диспозиции Худа при Сент-Киттсе, и если бы французская артиллерия была очень хороша, то смело можно сказать, что тогда британскому адмиралу пришлось бы действовать в своей атаке с большей осмотрительностью. Утверждение, что различные обстоятельства дадут и различные результаты, относится к категории пророчеств, с которыми никто не спорит. Если в каком-либо боевом столкновении все данные у обеих враждебных сторон одинаковы – например, адмиралы, командиры, команды кораблей и самые корабли, а также равносильно и тактика их действий, то нельзя ожидать никакого результата этого столкновения. Когда же хотя бы в одном из перечисленных факторов какая-либо из враждебных эскадр имеет перевес, – в основных ли элементах или по сложившимся обстоятельствам, – то результат и будет пропорционален этому перевесу. Когда перевес значителен, то значителен и результат, и наоборот. В Абукирской битве перевес в боевых качествах адмиралов, командиров, офицеров и матросов, в артиллерии и в тактических комбинациях противников был сильно не в пользу французов, и потому результатом ее явилось полное их поражение.

В течение месяца, проведенного Брюэсом в беспечном спокойствии, Бонапарт упорно шел вперед к намеченной цели – к завоеванию Египта. 21 июля произошла битва близ пирамид; на следующий день сдался Каир, и 25-го числа главнокомандующий вступил в город. Пробыв там несколько дней для того, чтобы дать отдых своим войскам и обезопасить свое положение, Бонапарт 7 августа снова двинулся дальше для завершения завоевания Нижнего Египта и оставил в Каире Дезье, поручив ему охрану этого города и сформирование отряда, предназначенного для покорения верхнего Нила. Около 12 августа мамелюки, все еще не положившие оружия, были отброшены от дельты Нила к Суэцкому перешейку, откуда удалились в Сирию. Здесь, на границах пустыни, Бонапарт получил от Клебера известие о поражении французского флота в Абукирской бухте. Узнав об этом ужасном несчастье, он выказал то самообладание, на которое всегда был способен в критические моменты. Войска пришли в отчаяние. «Мы оказались, – говорили они, – покинутыми в варварской стране, без сообщения со своей родиной, без надежды на возвращение». «Да, и это обязывает нас к великим деяниям, – возразил их генерал. – Моря, которыми мы не владеем, отделяют нас от родины, но никакие моря не лежат между нами и Африкой и Азией. Мы обоснуем здесь империю».

Магическое влияние Бонапарта на солдат, большинство которых одерживало с ним победы в Италии, восстановило их мужество, и французская беспечность снова одержала верх над унынием. Тем не менее удар попал в цель и отразился в четырех частях света. Мамелюки, Ибрагим-бей в Сирии и Мурад-бей в Верхнем Египте, подавленные нанесенными им поражениями, готовились уже вести с Францией переговоры о мире; по получении же известий о победе Нельсона они снова взялись за оружие. Порта, раздраженная вторжением французов в Египет, но все еще колебавшаяся, несмотря на давление, оказывавшееся на нее посланниками Великобритании и России, ободрилась, как только узнала, что французский флот более не существует. Бонапарт был прав, предупреждая Брюэса о том, что сохранение его кораблей необходимо для удержания Турции от неприязненных действий. Султан и его египетские и сирийские паши отвергли теперь сделанные французами предложения. 2 сентября всем иностранным посланникам в Константинополе был разослан меморандум, в котором выражалось удивление Порты по поводу высадки Бонапарта и объявлялось, что в Египет посланы значительные силы для воспрепятствования дальнейшему его движению. 11-го числа этого месяца Французской республике была формально объявлена война.

В течение всего 1798 года положение дел на континенте Европы принимало все более и более угрожающий характер. Военно-политическая пропаганда революции породила заменившую ее теперь агрессивную внешнюю политику, которой победы Бонапарта придавали все возраставшую энергию. Эта политика задалась явной, чтобы не сказать открыто объявленной, целью окружить Францию небольшими зависимыми от нее республиками с правительственной организацией по образцу французской, но при условии, чтобы местные власти были подчинены центральному правительству. Соединенные Провинции, сделавшись республикой, сохранили свое прежнее федеральное устройство, но в январе 1798 года там под влиянием агитации со стороны французской Директории произошла революция, вследствие которой пропала независимость Провинций, унаследованная от прошлых веков. Цизальпинская республика и Генуя получили подобную же организацию «из рук» Бонапарта. Во многих кантонах Швейцарии проявлялось недовольство и происходили беспорядки, вследствие неравных политических условий, в которые были поставлены жители. Директория воспользовалась этим для вмешательства под тем предлогом, что Франция заинтересована и во внутреннем спокойствии соседней страны, и в судьбе отдельных лиц, недовольство которых должна принять за доказательство испытываемого ими притеснения. Французские войска вступили в Швейцарию в январе 1798 года. Бернский кантон пытался отстоять оружием свои привилегии, но был легко покорен. Собравшийся в Аррау конвент, члены которого были утверждены Директорией, установил для Швейцарии централизованную конституцию взамен прежней политической организации, обеспечивавшей независимость каждого кантона. Через несколько месяцев после этого, в августе 1798 года, последовало заключение оборонительного и наступательного союза между Французской и Гельветической республиками.