У нас все со смеху покатились. Стали его спрашивать про собственный возраст. А он в ответ: «Я хоть и в годах, но не хочу жениться на такой плесени. Возьму

за себя семнастку. Помогите, мужики, от этой отделаться!»

И помогли! Вызвали тех братцев, поговорили, припугнули, предупредили. И свекор снова ожил. Через месяц опять по бабам пошел. Каждый день их менял. Все перед Сашкой хвалился, что вот он хоть и старый, а бабы у него много моложе невестки — меня, значит!

Мой дурак решил доказать, что ничем не хуже, и завел себе сразу трех сикух. Я, правду сказать, ни одной не видела. Но поняла, что между нами кто-то стоит. Однажды напрямую спросила Сашку. Он клялся, что никого, кроме меня, у него нет. Но месяца через два я приметила засосы у него на шее. Ну, врезала. По зубам. Он сказал, будто попутчица-дура вот так отблагодарила. Я и поверила. Мало ли что случается в дороге.

Но однажды, когда Сашка был в рейсе, зашел свекор. Посидел, да и говорит: «Дурная ты баба, Нинка! Могла жить, как сыр в масле, а канителишься, что муха в говне. Двух мужиков имела б! Оба заботчики и кормильцы! С обоих подарки получала б. А что теперь у тебя? Единственный мужик и тот вот-вот смоется. У него взамен уже три девки имеются. Молодые, горячие и все любят. Последние деньки с ним доживаешь. Все оттого, что тупая. Живи с двумя, никакой обиды не приключилось бы. Ушел Сашка, я — Николай Иванович, остался бы».

Меня от такой пошлости затрясло. Ухватила за шкирку, вытряхнула не только из дома, а и со двора. Вскоре муж вернулся. Я его об этих троих спросила, — женщина глянула на Сашку. Тот свое вспомнил, потер занывшую от воспоминаний шею. — Он пообещал вырвать отцу язык до самой задницы. За брехню. Но так и не собрался.

На следующий день снова поехал за кирпичом. И с полгода все шло нормально. Потом опять выпивать стал в дороге. Домой возвращался на карачках. А свекор еще зазовет его к себе и совсем напоит так, что мужик домой вернуться не может. Долго я терпела. А потом собрала все Сашкины тряпки, да и отнесла их к свекру. Бросила средь избы и сказала, чтоб ноги поганца в моем доме не было. Николай Иванович смехом зашелся: «Кому ты теперь нужна, легавая кошелка? Такими, как мой сын, нынче не кидаются! Пробросаешься, дура! Поклонись ему в ноги! Попроси прощенья, может, сжалится над тобой и воротится. А норов свой в задницу засунь. Оглянись вокруг! Не такие, как ты, в одиночках живут, любому мужику рады!»

Но меня досада взяла. Обозвала старика. Повернулась и ушла из дома. Долго я о них ничего не слышала. Закончила институт. И как-то вижу, к дому подъехал Сашка. Остановился у ворот, просигналил, позвал на улицу.

— Значит, вы расходились? — уточнил следователь.

— Жили врозь, но не разводились! — уточнил Сашка.

— Выхожу, а он меня упрекает, мол, как это я больного отца бросила одного, совсем беспомощного? Не ждал от меня такого!

Вот тут я ему все высказала! Велела катить мимо. А Сашка в ответ, мол, уже докатились, хуже некуда. Тут и рассказал, что Николая Ивановича болезнь скосила в тот день, когда я Сашкины вещи принесла. Он до утра еле дожил. А рядом — никого. Ни воды, ни таблетку подать некому. Ну хоть волком вой. И плакал он, и кричал, и звал, ан никто не услышал, не пришел. Помри — глаза закрыть некому.

Так-то вот утром кое-как во двор выбрался. Глядь, та самая бабенка идет, с какой раньше крутил. Позвал ее не просто рядом посидеть, поговорить, а в дом, насовсем к нему. Та баба своим ушам не поверила. Еще бы, из шлюх в жены. А Николай Иванович больше всего испугался повторенья вчерашнего приступа. Он за одну ночь образумил деда. Показал плоды его жизни.

Ну, баба тут же перебралась к Николаю Ивановичу. А когда Сашка вернулся, свекор, зная гнусную натуру сына, какую сам в него вбивал годами, потребовал, чтобы тот оставил дом и не мешал бы отцу. Кстати, потребовал и свою машину. Сашка уговорил его разрешить еще пару ходок за кирпичом. Николай Иванович никак не соглашался. Потом разрешил сделать последний рейс. Сашка поставил машину у отца, пошел домой и словно растворился.

От свекра ушел, домой не пришел. Где только ни искали его! И днем, и ночью, — вздохнула женщина. — Даже в моргах и на кладбищах, во всех притонах города, в ресторанах, пивбарах, в милиции. Нигде его не было, никто не встречал и не видел. Стали искать по больницам. И нашли, наткнулись. Я со стыда не знала, куда деться. Мне сказали, что у него сифилис и он уже три недели находится на лечении. Сам обратился, указал девок, с какими был.

Вот там я и узнала их имена, адреса и телефоны. С двумя удалось поговорить. А ту самую Женьку, ее почему-то все Мартышкой звали, за три дня до того кто-то успел убить. Поверите, не из ревности говорю, но таких и нужно убирать из жизни — как бытовой мусор, очищая человечество от лишнего хлама! Ведь так нельзя! Тринадцать лет быть проституткой! Жить на панели, заражать людей, рискуя здоровьем других, целых семей…

Ведь вот и у меня на почве стресса случился выкидыш. На пятом месяце. Меня саму еле откачали. А все она! И этот гнус, конечно, виноват. Я думала, что скоро стану матерью. Готовилась к тому дню, как к празднику. А они превратили его в похороны.

В тот самый день, когда я хоронила нашего, так и не увидевшего свет сынишку, хоронили Женьку. Сашка был в больнице. Его не отпустили, не поверили врачи. И он плакал… По ком он выл, этот несостоявшийся отец? По той, из-за кого погиб наш сын? И я оказалась на краю могилы? Мне было больно не от потери крови. Нет сына. Нас с ним предали! Его, не родившегося, и меня! — затрясло Нину словно в ознобе.

— Прости меня! Не рви душу! Уж лучше б я вместо него ушел! — взмолился Сашка, виновато глядя на жену и сконфуженно на Рогачева.

— Ушел бы с нею? Нет, козел! Я не доставлю тебе командировки с блядью даже на тот свет! И не мечтай, зараза. И машину старого кобеля ты больше не увидишь! Он продал ее! Я заставила его! Иначе и он ответил бы мне за все! А и ты не выкрутишься больше из моих рук. Ни на одну минуту не сорвешься. Я говорила с нашим руководством. Все рассказала, как было! И они решили твою судьбу!

— Что надумали? — побелел Сашка.

— Хватит валять дурака! Ты больше не будешь гоняться за шальными деньгами. Тебя берут к нам в мое распоряжение и под мою ответственность, — дрожали бледные губы женщины…

Едва следователь собрал записи, Сашка забеспокоился. Заерзал на стуле. Только Рогачев встал, чтобы проститься с хозяевами, Сашка остановил его:

— Подождите минуту. Все ж надо сказать и об этом. Самому теперь недосуг будет. Но найти надо тех двоих. Они ее загробили. Никто другой. Я их все время искал. Да не обломилось. Слиняли. Не случайно. Сразу после ее смерти. Нигде не объявляются. Ни в городе, ни на дачах. Даже у своих дружбанов не показываются. Хоть там их пасли, — говорил Сашка.

— О ком вы? — недоверчиво глянул на хозяина Рогачев. Его бесила очередная неудача. Он решил, выйдя из дома, связаться по телефону с главврачом вендиспансера. Подтвердит ли тот пребывание Сашки на лечении в день смерти Евгении? Извинившись, он сказал, что скоро вернется, и вышел к машине.