Через секунду белое месиво, состоящее из снега, камней и обломков ледяных глыб, накрыло его и увлекло за собой.

«Тр-р-р, тр-р-р», — скрипело что-то над головой.

Он очнулся от этого странного звука и обнаружил, что висит над обрывом на веревке, удерживаемой несколькими, чудом оставшимися в толще льда, металлическими штырями. Трос терся о край ледника и противно скрипел.

Положение было незавидным. Все тело болело и ныло — наверняка было сломано несколько ребер. Взобраться наверх невозможно — в любую минуту штыри от тряски могли выскочить. А внизу была глубокая пропасть.

Он знал много случаев, когда вот именно так, повиснув над обрывом, погибали даже самые опытные скалолазы. Обычно они замерзали. Когда его начнут искать — он не знал. Все зависело только от того, насколько скоро забьет тревогу Сильвия.

Было морозно. Нестерпимо болели ушибленные места. Дождавшись сумерек, он почти без всякой надежды выпустил в небо одну за другой две красные сигнальные ракеты и вскоре лишился чувств.

Его нашли уже на рассвете. Последнее, что он успел увидеть до того, как лишился чувств, — как над Альпами рассеивается предрассветный туман.

Позже он узнал, что если бы Сильвия, которая весь вечер просидела у окна, не заметила бы пущенных им ракет и не вызвала спасателей, вряд ли его бы хватились — в Шамони проходили первые в истории зимние Олимпийские игры, у всех и так было полно хлопот.

…Президент открыл ящик стола и вынул новую пачку «Житан».

«Что-то я стал много курить в последнее время».

Он встал из-за стола и подошел к окну. Елисейские поля были как всегда запружены толпой. В обе стороны двигался непрерывный поток машин, а два ряда аккуратно подстриженных деревьев тянулись до конца бульвара, где маячил силуэт Триумфальной арки. Рабочий день заканчивался, и парижане спешили домой, где их уже ждал ужин с непременным стаканчиком красного вина и куском хорошего сыра.

«В конце-то концов, ведь это самое главное, — думал уже немолодой президент Франции, затягиваясь своей крепчайшей сигаретой. — Чтобы были дом, семья, а вечером, после работы, тебя ждал горячий ужин со стаканчиком красного вина и куском хорошего сыра… И чтобы не было войны. А вес остальное чепуха на постном масле».

Он еще несколько минут смотрел из окна своего кабинета на Елисейские поля, потом подошел к селектору и нажал кнопку.

— Луиза, соедините меня с министром обороны.

— Я слушаю, — через минуту послышался в трубке знакомый бас.

— Жак, полигон должен быть расположен как можно дальше от населенных мест.

— Гайана, — начал перечислять тот, — Новая Каледония, Доминика…

— Нет, Жак, еще дальше.

— М-м. У нас есть еще один запасной вариант. На архипелаге Туамоту есть безлюдный атолл Мороруа[Старое название а. Муруроа]. Это вообще на краю света. Почти семь тысяч километров к востоку от Австралии. Вокруг — открытый океан.

Президент подумал с полминуты.

— Семь тысяч километров, говоришь? Пожалуй, это подойдет.

— Ну что ты будешь делать с этими неграми?! — Никита в сердцах сплюнул, побросал чемоданы на белую от пыли дорогу и полез в карман за носовым платком, который от частого употребления стал похож на тряпку.

Вокруг носились люди. Все они, без исключения, были в белых одеждах, кое-кто даже в коротеньких штанах, какие Никиту отец заставлял носить в глубоком детстве.

А он, уже мокрый от пота, стоял посреди залитой солнцем площади в теплом шерстяном костюме, приобретенном в Лондоне.

— Нет, так просто невозможно! — Он решил предпринять еще одну отчаянную попытку. Вскочил и погнался за длинноногим босым туземцем с воплями: «Do you speak English?! Help me, please! I have money!»

Но негр только дико оглянулся, сверкнул огромными белыми зубами и припустил еще быстрее.

— Вы в затруднительном положении?

Услышать тут родную речь было еще более невероятно, чем увидеть живого снежного человека. Поэтому Никита уставился на вопрошавшего, раскрыв рот и не в силах произнести ни единого слова.

— У вас проблемы? — опять спросил мужчина и вежливо улыбнулся. Он был небольшого роста, лысоват и с довольно приятным лицом. — Мне на минуту показалось, что вы русский. Хотя, если я ошибся, то i'm sorry.

— Нет-нет, все правильно! — Никита даже ухватил соотечественника за рукав, чтобы тот не сбежал, как давешний негр. — Я из России и совершенно не владею испанским. Мне сказали, что тут американская колония, вот я и подумал, что…

— Ничего страшного, немного ошиблись. Меня зовут Николай. Николай Воздвиженский. — Мужчина повернулся и что-то громко закричал по-испански. И тут же сбежались куча негров, стали хватать поклажу, готовые даже подраться за нее с конкурентами.

— Вам куда?

— В гостиницу, желательно не самую дорогую. — Назаров облегченно вздохнул. — Простите, забыл представиться. Никита… Денискин, коммивояжер.

— Ну вот и отлично. Пойдемте, господин Денискин.

По дороге Николай рассказал, что сам он был тут на лечении и завтра отбывает домой. Он также подробно объяснил, как следует вести себя на улице и к кому обращаться, чтобы понимали. Обращаться, оказывается, нужно к полицейским. Те непременно найдут носильщика и проводника.

— И главное, купите себе подходящий костюм, похлопал он Никиту по промокшей спине. Тут в таких только в гроб кладут, и то в сезон дождей.

Гостиница оказалась дешевая, но относительно приличная. Маленький побеленный домик у побережья. И весь персонал, как ни странно, знал английский язык.

Комнату Никите тоже подбирал Николай. Пришлось заплатить чуть подороже, зато не на солнечной стороне.

— Скажите, а где тут библиотека? — поинтересовался Никита, разбирая вещи.

— Вот еще… — Брови Воздвиженского удивленно поползли на лоб. — Такого вопроса от нашего брата мне еще не доводилось слышать. Обычно спрашивают про рестораны и дешевых девочек, а вы вдруг… Не знаю. Честно скажу — не интересовался. Ну ладно, мне пора. Всего хорошего. — Он бросил быстрый взгляд на вещи, разбросанные по постели, пожал Никите руку и убежал.

До вечера Назарову из-за жары пришлось просидеть в отеле. Он подробно изучил все проспекты, которые нашел в комоде, спустился в кафе выпить виски с содовой, а потом задрых, сраженный диковинным тропическим климатом.

Зато вечером, когда ненавистное солнце наконец заползло за крыши домов, Назаров умыл холодной водой распухшее от духоты лицо и отправился осматривать Гуантанамо.

С заходом солнца город словно бы ожил. На улицы выползли все — и богатые фабриканты с толстыми сигарами в зубах, и самые последние бедняки в рваных обносках.