Коупленд стиснул голову руками, его колотило от ужаса, он был в панике. Потом стал стараться справиться с собой и немного опомнился. Взялся за телефон, чтобы позвонить в полицию. Стал набирать номер и вдруг остановился. В голове загорелся вопрос: с чего вдруг Джойс кричала и звала журналистку на помощь?

Коупленд поднялся на ноги и вернулся в гостиную. Открыл дверцы шкафа, ящики, заглянул за шторы, под диван, под стол. Через две минуты нашел под столиком у дивана телефон, прилепленный скотчем, и выключил его.

Находка повлияла на него самым странным образом. Она изменила его ощущения, чувства. Ему расхотелось звонить в полицию, сдаваться, признаваться в содеянном. Он внезапно уверился, что ни в чем не виноват. Если подумать, то это он – настоящая жертва. Он будет бороться и дорого продаст свою жизнь. В конце концов, жизнь всегда ему улыбалась. И не сегодня погаснет его счастливая звезда.

Коупленд взял телефон и набрал номер своей счастливой звезды, которая сидела в машине, стоявшей неподалеку.

– Зора! Быстро ко мне. И Блант тоже. Как можно незаметнее.

– Что случилось, Тад? – спросил голос на другом конце.

– Проблемы с Джойс.

Сегодня

Воскресенье, 4 сентября 2016 года

Стены запотели. Страшная сырость. В воздухе запах гнили и плесени.

Анна лежит на ледяном полу возле лужи гнилой воды; она едва дышит, руки у нее в наручниках и прикованы к трубе, ноги связаны. Рот разодран грубым кляпом. Тело свело от боли, ноги и руки затекли, ее колотит от холода.

Темно. Слабый свет пробивается через щель в крыше, позволяя с трудом разглядеть стены ее тюрьмы. Она лежит в заброшенной трансформаторной башне неподалеку от железной дороги. В башне площадью в двадцать квадратных метров и высотой метров в десять, где когда-то находился трансформатор EDF.

Ее заперли в этой башне, но до нее издалека доносится шум поездов и гудки. Она здесь уже трое суток. Лежит в сознании, но мысли у нее путаются, хотя она и пытается восстановить цепочку событий, которые привели ее сюда.

Все произошло так быстро… Слишком быстро. Она не успела уловить, как это все с ней произошло. Сначала Антиб, они поссорились с Рафаэлем, и она сидела и рыдала. Любимый человек не выдержал, не смог выслушать ее тайны, бросил ее. Она была оскорблена, раздавлена.

С тех пор как Анна узнала, что ждет ребенка, она твердила себе, что если хочешь семью, нельзя врать. И когда Рафаэль снова стал расспрашивать ее о прошлом, она, хоть и защищалась, как обычно, сама хотела все ему рассказать. Отказываясь, она уже чувствовала облегчение оттого, что сейчас расскажет ему всю правду. Она поверила: он поймет ее, понадеялась: он поможет ей справиться с той нечеловеческой жутью, в какой она жила долгие годы.

Но он ее бросил. Она пришла в отчаяние, была вне себя от боли и гнева, не владела собой, опрокинула полку с книгами. Полка упала и вдребезги расколотила стеклянный столик. Чуть успокоившись, Анна вызвала такси, добралась до аэропорта и вернулась в Париж.

Дома, у себя в Монруже, она была где-то около часа ночи. Едва войдя в квартиру, почувствовала, что за спиной у нее кто-то стоит. Но едва сделала движение, чтобы повернуться, ее ударили по голове.

Очнулась она на мебельном складе, связанной. Пролежала там несколько часов, пока какая-то машина не въехала в этот склад, вышибив боковую дверь. Приехали не освободители. После недолгого путешествия в багажнике внедорожника ее заперли в этой башне. Анна мало что успела увидеть, когда ее перетаскивали из машины в башню, но все-таки заметила пустырь, петлю шоссейной дороги и вдали железнодорожные пути. Человека, который привез ее сюда, звали Стефан Лакост, но работал он на какого-то Ришара Анжели. Слушая их разговор, Анна поняла, что они полицейские, но это мало ее успокоило. Всерьез ее ужаснуло другое: Анжели не раз назвал ее «Карлайл». Но ведь никто не мог знать ее настоящего имени! Почему прошлое снова грубо вторглось в ее жизнь? Почему снова начались ужасы – тюрьма, страх, невозможность жить счастливо?

Она бы расплакалась, но слез не было. Вообще не было ничего, кроме слабости и усталости. В голове крутилось одно и то же. Она проваливалась в пустоту, в липкий туман. Ее ослепляла, душила серая пелена. Грязная, мокрая одежда липла к телу.

Но она не сдавалась, старалась не потерять сознания, повторяя, что по жестокости и ужасу ничего не может сравниться с двумя годами, проведенными в логове Киффера. Похититель украл у нее все – невинность, отрочество, семью, друзей, страну, жизнь. Киффер уничтожил, изничтожил Клэр Карлайл. Чтобы жить дальше, ей понадобилось не просто другое имя – другая кожа. Клэр умерла давным-давно. Во всяком случае, Анна была в этом уверена. А теперь выяснилось, что Клэр не захотела умереть. Что с этим призраком ей придется жить до скончания дней.

Послышался зловещий звук – лязг металлической двери. В просвете, на фоне мертвенного рассвета, чернел силуэт Анжели. Он подошел к ней, держа в руке нож. Все произошло так быстро, что Анна не успела вскрикнуть. Одним движением Анжели разрезал веревки, потом снял с нее наручники. Еще не понимая, что происходит, Анна ринулась к двери и выскочила из башни.

Она оказалась на пустыре, заросшем бурьяном, крапивой, колючками. Вблизи виднелся остов заводского корпуса, остатки складов, железяки, развалины, побежденные вездесущим бурьяном. Вдали на зыбкой синеве неба чернели подъемные краны. Пейзаж Апокалипсиса.

Анна бежала по «ничьей земле», спотыкаясь, задыхаясь. Она не замечала, что Анжели ее не преследует, – бежала без оглядки. Бежала так, как в октябре 2007 года холодной ночью по лесу в Эльзасе. Без сил, едва не падая, но бежала, спрашивая себя, почему жизнь опять и опять вынуждает ее бежать, пытаясь спастись от ненормальных людей, от злобной преследующей ее участи.

Пустырь был островком среди множества пересекающихся железнодорожных путей, чуть подальше виднелась еще и шоссейная дорога с указателем Берси-Шарантон. Анна добралась до стройки с кранами. Рабочие уже пришли и, греясь, сгрудились вокруг жаровни. По-французски они не говорили, но поняли, что женщине нужна помощь. Постарались успокоить ее, утешить. Предложили кофе, протянули мобильный телефон.

Задыхаясь, Анна набрала номер Рафаэля. Гудки, гудки… он все не подходил. И наконец снял трубку. Она сразу же услышала:

– Я знаю, что тебя освободили, Клэр. Никто больше не будет тебя преследовать. Все будет теперь хорошо. Все плохое кончилось.

Разговор продолжался, странный, рваный, неправдоподобный. Она не могла понять, что Рафаэль делает в Нью-Йорке и почему называет ее Клэр. Потом до нее дошло: он знает. Знает все: кто она, откуда, что прошла до того, как они встретились. Она поняла, что он знает даже гораздо больше, чем она, и у нее закружилась голова, а внутри словно бы стал развязываться мучительный узел, отпуская ее на свободу…