Утреннему волнению Пьера Рузо ничуть не способствовало то обстоятельство, что он понятия не имел, с кем ему предстоит встречаться. Гийом Ладусет сообщил, что дама будет ждать его под одной из лип перед церковью в Амур-сюр-Белль. И добавил, что если даме захочется присесть, она будет внутри, — но чтобы бывший босс не спутал ее ни с кем, кто разлегся на мраморных надгробиях в поисках прохлады. Пьеру Рузо, однако, не пришлось входить в церковь с ее подозрительно не изношенными ступеньками. Стоило ему остановиться, как он сразу же заметил в тени ветвей дородную пожилую женщину в светло-голубом платье, широких кремовых сандалиях-плетенках и с короткой стрижкой цвета голубиного пуха. Это была мадам Серр.

Пьер Рузо вышел из машины и поздоровался, исполнив некое подобие вежливого поклона. Обоим показалось, что они уже где-то виделись, и не раз, но вот где и когда, ни один из них вспомнить не мог. Отставной парикмахер учтиво распахнул пассажирскую дверцу, и, усаживаясь, мадам Серр поблагодарила его за то, что он согласился вести машину. Мол, сама-то она давно уже не ездит на дальние расстояния, и хоть ей и удается водить без прав добрых шестьдесят лет, в ее годы не хотелось бы оказаться в тюрьме, ибо кормят там, как она слышала, просто ужасно, и она не готова лишить себя радостей жизни, которой, честно-то говоря, не так уж и много осталось.

Они выехали из деревни, миновали памятник «Трем жертвам нацистских варваров» и признались друг другу, как им не терпится поскорее оказаться на Félibrée. Фестиваль этот пользовался огромной известностью и проводился в Перигоре каждый год, начиная с 1903-го, в честь окситанской культуры и языка, на котором вот уже более полутора тысяч лет, с различными региональными вариациями, говорят в южной половине страны.

Они свернули к Порт-Сен-Фуа и Сен-Фуа-Ля-Гранд — общинам на противоположных берегах Дордони, выбранным в качестве места проведения фестиваля. Мадам Серр выглянула в окно и сказала, что, хоть она и наблюдает это чудо каждое лето на протяжении семидесяти девяти лет, вид одновременно расцветших тысяч и тысяч подсолнухов неизменно приводит ее в восторг. В ответ Пьер Рузо рассказал, что он проезжал мимо поля, где один подсолнух смотрел в сторону, противоположную той, куда повернулись все остальные. И оба согласились, что даже у Бога есть чувство юмора.

Дорога пошла вдоль ровных рядов виноградников и древних деревянных амбаров, где некогда вывешивали на просушку табак, и Пьер Рузо объявил, что осталось совсем немного. Мадам Серр заметила указатель к деревне под названием Фрэсс и сказала, что женщина с точно такой же фамилией недавно приобрела замок в Амур-сюр-Белль. Добавив, что утром в прошлое воскресенье ей пришлось идти туда за ромовой бабой, поскольку сваха продал владелице замка все до одного пирожные, когда помогал другу в булочной. На что отставной парикмахер тут же ответил, что, если в булочной еще раз закончится весь товар, ей не придется молча страдать, поскольку он выучился сам печь пирожные. Правда, к стыду своему, идеальным мужем он стал лишь после того, как от него ушла жена. А мадам Серр призналась, что так и не научилась быть идеальной женой, хоть муж и ушел от нее много лет назад, но учиться, на ее взгляд, никогда не поздно.

Въезд в Порт-Сен-Фуа был перекрыт для движения транспорта, поэтому они оставили машину в поле и дальше пошли пешком. Мадам Серр настояла, что за вход заплатит она, парочка проследовала в ворота и в изумлении уставилась на гирлянды бумажных цветов, тянувшиеся вправо и влево поперек каждой улочки и наполнявшие небо буйством красок. И пусть оба наблюдали этот спектакль каждый год с тех пор, как себя помнили, они все равно остановились и не сводили восторженных глаз с процессии в традиционных костюмах. Мужчины смотрелись эффектно: черные брюки, черные жилетки, черные фетровые шляпы с широкими полями, белые рубашки и башмаки на деревянной подошве. Тогда как женщины — одни с кружевными зонтиками, другие с черными плетеными корзиночками — выглядели просто великолепно: длинные юбки, фартучки, белые хлопчатобумажные чепчики и воротнички из тонкого кружева.

Когда парад закончился, спутники решили взглянуть на демонстрацию древних ремесел. При виде старинной паровой молотилки мадам Серр тут же вспомнила, как точно такая же машина, которой пользовались по очереди все окрестные деревушки, приезжала в Амур-сюр-Белль каждый год в июле. Наблюдая, как две женщины в белых чепчиках стегают пуховое одеяло, Пьер Рузо заметил, что еще помнит, как его тетушка сидела за точно такой же рамой. Дальше вниз по улице они задержались полюбоваться крестьянкой в длинной юбке и башмаках с заостренными носками, сидевшей в импровизированном загоне. Меж ног женщина крепко держала утку и через воронку насильно кормила птицу, дабы печень стала пожирнее. Опустив в воронку несколько жменей кукурузы, крестьянка весело поворачивала ручку, и зерна сами собой скользили в утиную глотку. Глядя, как крестьянка гладит шею птицы, чтобы зерно не застряло в горле, мадам Серр с сожалением призналась, что ей очень не хватает гусей и уток, ведь так приятно, когда у тебя между ногами зажато мягкое упитанное тельце. Наблюдая, как кузнец в белоснежной толстовке дергает вверх-вниз ручку жаровни, подавая воздух на раскаленные угли, Пьер Рузо поинтересовался, помнит ли мадам Серр время, когда в полях работали ослики, на что та ответила утвердительно. Они попробовали свежайшее ореховое масло, что капало прямо из пресса, и мадам Серр вспомнила испачканные желтым пальцы своей матушки, которая каждую зиму раскалывала миллионы грецких орехов маленьким молотком.

Вскоре желудки напомнили им, что дело идет к полудню, и, взявшись за руки из боязни потеряться в толпе, парочка направилась к огромной палатке, где подавали комплексные обеды. Уставшие, но довольные, они присели за деревянный стол. Пьер Рузо налил обоим по бокалу местного «Фелибре» и попросил мадам Серр рассказать о себе. Она охотно ответила, что вырастила восемь здоровых детей и потому ни разу не пожалела, что вышла за своего мужа. В конце концов он бросил ее из-за ее же измены и тем самым избавил от необходимости уходить от него самой. Героически справившись с чесночным супом, паштетом из гусиной печенки, утиной ножкой конфи с бобами, салатом из «Кабеку» и грецких орехов, пирогом с малиной, кофе и сливовым шнапсом, каждый из них согласился, что самое неприятное в старости — то, что не удается осилить столько, сколько ел раньше.

После сытного обеда они прогулялись до главной площади, где взяли свободную скамейку, перенесли в тень платана и, присев, стали наблюдать за народными танцами под аккомпанемент старинной шарманки и диатонического аккордеона.

Оба были в восторге от польки, но изнурены нестерпимой жарой, и отставной парикмахер предложил отдохнуть у реки. Они нашли тихое местечко в тени, и Пьер Рузо открыл для мадам Серр — у которой, по ее словам, совсем не осталось сил — баночку «Перье». Они скинули обувь и сели рядом, глядя на поскрипывающие у их ног кирпичные воды Дордони. Уже потом, дома, заливаясь краской при воспоминании о комичности своего поступка, мадам Серр обвинила во всем солнце, спекшее ей мозги. Так это или нет, но старушка вдруг отдала Пьеру Рузо свою минералку и сказала, что больше не может терпеть. Скрюченными от подагры пальцами она стянула с себя линяло-голубое платье, вошла в восхитительно прохладную воду и, отдавшись течению, поплыла вниз по реке на спине в своих просторных, телесного цвета панталонах.