Другом был Марселец. Он и сейчас друг, но уже год, как встречаемся мы с ним только по делу. И пойди пойми, почему. Мадемуазель же Анади и так всегда со мной в качестве неотступной зубной боли. Вот и сюда напросилась, вечно голодная. Канючила, глазки строила, чуть ли не плакала. «К дяде Антуану! К дяде Антуану!..» Попробуй не возьми! Ничего, скоро коленом под зад – и прямо в Нью-Йорк, без пересадки. Отмучаюсь…

– О, мсье Рич! – Антуан, виновато моргнув, покосился на мою пустую тарелку. – Понимаю, понимаю, я переложил цедры. Уже потом понял, когда закипело… Но вы уж извините, мсье, я очень старался!..

Я хотел успокоить парня. Суп был бесподобен, куда там здешним ресторанным помоям. Дело вовсе не в цедре и даже не в том, что слегка пересолено. Я шел сюда отдохнуть, но что-то не клеилось. Как там у Апухтина? «Мухи, как чёрные мысли, весь день не дают мне покою…»

Мух здесь нет, если, конечно, не считать &. А что касаемо мыслей…

– Сержант! Суп получился выше всяких похвал. Говорю вполне ответственно, как представитель Комитета Национального освобождения. Однако рискну заметить, что согласно уставу к наваристому супу полагается что?

На лице бравого повара отразилось тяжкое раздумье. Ненадолго. Вот и знакомая улыбка, на все тридцать два.

– О, мой капитан! Конечно, как же я мог забыть? Специально женушку на рынок посылал… Закрутился, уж извините, мсье!..

Бух! Высокая бутыль блестящего черного стекла. Бах! Бах! Две маленькие глиняные рюмочки.

– Ум гум! – строго заметила &.

Наскоро проглотив, уточнила:

– И мне!

Я проигнорировал. Сержант, взглянув нерешительно, почесал крепкий подбородок.

– Мсье Рич! Мы все-таки французы. Граппой, конечно, мадемуазель Анади угощать не стоит, но у меня есть хорошее вино. Очень легкое, вкусное…

Осекся. Вздохнув, принялся открывать бутыль.

– Дядя Антуан, это же контрабанда! – наивно моргнула девица. – Как же так можно, вы ведь полицейский!..

Рука бедного Прево дрогнула. Я улыбнулся:

– Не контрабанда, а боевой трофей. Наливайте, Антуан, девочка просто вредничает. Ей скоро в Штаты, а там сплошной кошер. Синагога по субботам, родственнички стаями…

– Они еще через простынь ebutsya, – печальным тоном подхватила &.

Бутыль я все же успел поймать.

К ликвидации дел я уже приступил, неспешно, шаг за шагом. Деньги меня не слишком интересовали – до Франции должно хватить, а дальше поеду бесплатно, без пересадок. Если повезет, прямиком в кресло возле компьютера. Но лишние несколько тысяч от продажи аптеки и запасов лекарств очень пригодятся & в ее новой жизни за океаном. А что останется, отправлю в Москву. Танк уже купил, на очереди истребитель. Надо бы подходящее название придумать.

Но это лирика. А вот лишних следов оставлять нельзя, ни в Эль-Джадире, ни в Касабланке. Эксперимент должен быть чистым. Память Ричарда Грая, героя Сопротивления, останется незапятнанной. Если уходить – то прямо в легенду. Мне будет уже все равно, но друзья и те, с кем мы вместе воевали, не должны пострадать.

Прости, Марселец! И ты, Арнольд, прости!..

Граппа пилась легко. Осушив по рюмочке, мы сразу же повторили, после чего я запросил добавки. Торжествующий Прево, налив мне полную тарелку, зубасто улыбнулся:

– О, мсье Рич! Теперь даже я начинаю верить, что мой буйабес удался. Вот увидите, через год-другой я оставлю без работы всех здешних поваров. О, я знаю, что вы уезжаете, но не навсегда же. Я освою супы, потом займусь мясными блюдами, и, наконец, перейду к соусам. И первый же удачный назову в вашу честь.

– Лучше пусть будет «Взятие Берлина», – улыбнулся я. – Антуан, я вам уже говорил, что в ближайшие месяцы наша славная армия поменяет дислокацию. Эту надоедалу мы сплавим в Нью-Йорк…

Тресь! Ложка что есть силы врезалась в дно пустой миски. Я даже ухом не повел.

– Мы с Арнольдом уедем. В Европе у нас дела…

– «Взятие Берлина», о-о! – мечтательно выдохнул сержант. – Увы, полицейских в армию не берут, я специально выяснял.

– И не надо. Когда часть уходит, в лагере всегда остается бравый сержант, дабы поддерживать порядок. Иначе и возвращаться будет некуда. Я постепенно передам вам, Антуан, все дела, познакомлю с людьми. Будете держать оборону в непосредственном тылу.

– Слушаюсь, мой капитан!

Сержант, грозно нахмурившись, вскочил, прижал к бокам длинные крепкие руки. Подбородок вперед, губы сжаты, скулы тверды. Я облегченно вздохнул. Этот справится!

«Мухи, как чёрные мысли, весь день не дают мне покою…»

Я прогнал бессмысленную фразу-муху, встал.

– Так держать, сержант! А теперь – вольно. И… И еще по одной. Кстати, когда мы уедем, вам понадобятся помощники…

– Дядя Антуан меня возьмет, – не преминула вставить &. – Я в Штатах долго не пробуду, вернусь в Эль-Джадиру – и поступлю в полицию. А что? Город я уже знаю, арабский выучу, а дядя Рич будет далеко, в своей Европе. Слышишь, дядя? Сидишь ты где-нибудь в окопе – и зубами скрипишь, мне помешать не можешь. Как представлю себе…

Я представил – и ничего не ощутил. Пусть делает, что хочет, язва. Мне вполне достаточно того, что три года назад я поддался минутной слабости – и не выстрелил. Точнее, выстрелил один раз, а не два.

Вот она, слабость – третью миску супа доедает. Может, и зачтется на Небесах.

– О-о, мадемуазель Анади любит шутить, – констатировал неунывающий сержант, наполняя рюмочки. – Но если без шуток, то нечего вам в полиции делать, маленькая мадемуазель. Паршивая работа! Контрабандисты – еще ладно, им и укорот дать можно. А начальство? Если мсье Прюдома утвердят комиссаром, здесь такое начнется! И в Касабланке начальство имеется, и в Алжире. Через неделю комиссия по наши души приезжает, будто бы мало иных напастей.

– Недостачу контрабанды обнаружили? – хмыкнул я.

– О-о, не без этого, мсье Рич. Но контрабанда – еще полбеды. В Алжире, где сейчас правительство, решили нашу полицию почистить, чтобы, значит, блестела, как у кота… О, мадемуазель, я имею в виду, как у кота ушки. С каждым разбираться станут. Вначале отчет потребуют за все годы, по месяцам, а потом трясти будут. Все протоколы поднимут, даже графики дежурств. А еще знакомства, личности подозрительные, с кем встречался, куда да зачем ездил… Гестапо, да и только, мсье!.. Мне уже намекнули, что и про вас, мсье Рич, спрашивать станут. Зачем? Вы же в нашем Сопротивлении чуть ли не самый главный.

Я достал папиросы, но вовремя вспомнил, что в присутствии детей не курю. Бросил пачку на стол, отвернулся…

Так и должно быть. Перед высадкой во Франции де Голль решил отделить верных ему агнцев от козлищ прежнего режима. Начал, естественно, с полиции. Кое-кого уволит, нескольких, самых замаравшихся, отдаст под трибунал, дабы порадовать патриотов, остальных же надежно повяжет. Каждый, как только его начнут трясти, поспешит сдать сослуживцев. Сержанту Антуану Прево есть что сказать в свою защиту. Он часто нарушал начальственные приказы, но это было нужно для спасения людей. В Национальном комитете об этом хорошо знают, но у меня там не одни лишь друзья. Есть другие, которым будет очень интересно узнать, чем мы тут, в Эль-Джадире, занимались. Увы, Прево не только прикрывал отъезд беженцев и старался не обращать внимания на катера, привозившие лекарства из Португалии…