Конечно, нельзя утверждать, что материалы «Кротова» были идеальными и всеобъемлющими. Что-то в них было неполным, каких-то элементов не хватало. Это естественно – каждый агент достает то, что может достать. И не его вина, если чего-то достать не удается. Так было и с «Кротовым» – он давал то, до чего мог добраться, и не более того. Надо иметь в виду и то, что он не был штабным офицером и в документах мобилизационного характера совсем не разбирался. Поэтому неудивительно, что он при фотографировании мог не обратить внимания на некоторые документы и тот же мобилизационный план 1939 года сфотографировать не полностью и без некоторых сопроводительных таблиц. Но материал он давал подлинный, и при всех его недостатках, ни о какой «дезе» стратегического характера не могло быть и речи.

Это подтверждалось и теми экспертизами материалов, которые проводило 5-е (бывшее Разведывательное) Управление РККА в августе 1939 года. В Заключении к присланным материалам из 5-го отдела ГУГБ (бывший ИНО) по мобилизации японской армии на 1939 год и приказам о перемещениях и назначениях отмечалось (дается в сокращении):

«Сопоставив указанные материалы с имеющимися документальными данными 5-го Управления РККА (приказы военного министра о назначении офицерского состава японской армии) можно сделать следующее заключение:

1. Мобплан за 1939 год правильно отображает существование 17 кадровых дивизий и 13 пехотных дивизий второй очереди…

2. Существующие авиационные части и соединения в мобилизационном плане действительно отражены. Не указаны авиационные соединения, дислоцированные в Маньчжурии. В плане они отсутствуют. Есть основание предполагать, что эти авиачасти существуют и развертываются в соответствии с таблицей № 2…

4. Данные об артиллерии РГК и кавалерийских частях совпадают с ранее имевшимися данными…

Выводы:

2. Отсутствие таблицы № 2 не позволяет сделать правильное заключение о правдивости материала. Есть основание полагать, что наличие таблицы № 2 внесло бы ясность для окончательного заключения о реальности и правдивости данного плана.

3. Считать необходимым материал как отражающий ряд действительных положений по организации и отмобилизованию всей японской армии, передать в 5-е Управление РККА для тщательного изучения и сравнения с другими документальными материалами.

Приказы о перемещениях и назначениях офицеров японской армии при проверке по отдельным назначениям соответствуют действительности.

Считаем, что данные материалы необходимо передать в Оперативное управление Генерального штаба».

Материалы, присланные из ИНО, были рассмотрены специальной комиссией. Заключение подписали: председатель комиссии комбриг Иванов и члены комиссии полковник Шевченко и майор Иванов. Общий вывод: материал неполный, таблицы № 2 (основное приложение к мобплану) нет. Но эти документы – не дезинформация. И этот вывод чувствовался, несмотря на некоторые осторожные и обтекаемые формулировки заключения. Устраивала ли такая оценка следователей НКВД? Очевидно, нет. Следствие в августе еще продолжалось, и обвинения, выдвинутые против арестованных, хотели подкрепить солидными документами, чтобы они не выглядели голословными. По мнению следователей – если резидент (в данном случае Шебеко) агент японской разведки, а его источники – японская подставка, то все документы, полученные от него, могут быть только дезинформационными. Не имея в руках всех документов этого следственного дела, автор затрудняется высказывать окончательные выводы. Но все документы, полученные от «Кротова», были включены в сборники документов ИНО и отправлены в 5-е Управление на экспертизу. Может быть, к октябрю 1939-го уже вступила в силу договоренность между НКВД и военным ведомством об оценке военных материалов, получаемых ИНО. Второе заключение по японским документам, данное аналитиками военной разведки в октябре, было более категоричным и отметало все утверждения следователей о дезинформации:

«1. Данные японских документов в сборнике № 14 при сопоставлении с документальными данными, имеющимися в 5-м Управлении, показывают, что данный материал не содержит в себе указаний дезинформационного порядка.

2. По документу № 6, который является приказом о мобилизации японской армии на 1938 год – ввиду отсутствия аналогичных материалов в 5-м Управлении трудно установить его действительность. При ознакомлении с указанным материалом не обнаружено фактов, говорящих о дезинформационном характере настоящих материалов.

3. Данные, указанные в сборнике японских документов № 8, не вызывают сомнения в их достоверности. Материал подтверждается рядом аналогичных документов, находящихся в 5-м Управлении РККА. Документы, изложенные в сборниках материалов №№ 8, 6 и 14, подлежат срочной передаче для детального изучения в 5-е Управление РККА.

Это заключение также подписано комбригом Ивановым и майором Шевченко. Эти экспертизы показывают, что оценка источника «Кротов», данная резидентом Гинце (Гудзь) еще в 1935 году, была правильной и подтвердилась через четыре года его работы. А рекомендация Артузова не исключать попыток к проникновению в жандармские и полицейские органы оправдалась.

Вот так работал основной источник Токийской резидентуры «Кротов», «Кот», «Костя», он же «Красавец». Случай был уникальный для 1930-х годов. Десять лет успешной работы, ценнейшая информация, которую анализировали и изучали и в Разведупре, и в Оперативном управлении Генштаба. И ни одного сбоя в контактах, передаче и возвращении материала. Но весной 1939-го, когда токийский резидент ИНО был отозван – все рухнуло. Ценнейший источник, объявленный в Москве провокатором, японской подставкой и дезинформатором, стал сразу же никому не нужен, и связь с ним прекратили. Ни один резидент, появившийся в Токио после Шебеко, не стал бы рисковать головой и пытаться восстановить с ним прерванные контакты. Именно в этом была причина ухода «Кротова» в небытие, а не мифическая активность японской контрразведки, как об этом пишут в официальной истории Службы внешней разведки (том второй, очерк «Военные планы Японии»). Аргументация автора очерка не выдерживает критики. Ничего непонятного в работе с «Кротовым» не было. И условия работы могли измениться, и режим секретности в преддверии надвигавшейся большой войны вполне могли ужесточить. А требование «Кротова» об увеличении суммы вознаграждения были вполне естественными и справедливыми. Он все годы сотрудничал, выражаясь официальным языком, «на материальной основе». И если до 1937 года его информация не была очень ценной, то он и получал соответственно. А когда он начал передавать документы мобилизационного характера, то и вознаграждение потребовал увеличить. За мобилизационные документы любая разведка, не торгуясь, всегда платила бешеные деньги.

В ноябре 1964 года «Комсомольская правда» начала публикацию серии статей под броским заголовком «Я знал Зорге». В то время статьи о Зорге и членах его разведывательной группы публиковались почти во всех центральных газетах и такими публикациями было уже трудно удивить читателя. Но эта публикация сразу обратила на себя внимание. Автор, скрывшийся под псевдонимом «Я. Горев», хорошо знал знаменитого разведчика, встречался с ним в Берлине летом 1933-го и обсуждал различные вопросы разведывательной работы. В отличие от некоторых публикаций журналистского толка, где правда перемежалась с авторским вымыслом, в серии этих статей давалась солидная доза документального материала, и они сразу же привлекли внимание как советских авторов, начавших писать книги о Зорге, так и зарубежных исследователей. О самом авторе статей, выпущенных потом отдельной брошюрой, в то время не было сказано ни одного слова. Неудивительно, что зарубежные авторы, писавшие книги о Зорге, начали высказывать различные предположения о новом военном разведчике, скрывшемся под псевдонимом.