— CHOP—EPOCH, EPOCH—CHOP.

— Новый курс дает более высокий процент пятилетней выживаемости для пациентов с неходжкинскими лимфомами высокой степени злокачественности... Кстати, я должна тебя предупредить, что это высокодозная химиотерапия, поэтому не пугайся, если... Когда начнет тошнить, попроси родственников или друзей готовить тебе кисель... Всем нашим помогает... Ну что еще? Повысится чувствительность к инфекциям, простуды там разные, герпесы... Будем колоть антибиотики... Если упадут лейкоциты, начнем вливать тромбовзвесь... В любом случае зачахнуть не дадим. Главное не потерять силу воли, чтобы все это вытерпеть. Другого пути у тебя нет. И последнее: я об этом всем говорю, хотя ты, наверное, и так уже понял. Не пугайся, когда выпадут волосы. Это произойдет не сразу, недели через две-три после первой химии, так что лучше подстричься покороче, чтоб потом в палате не мусорить...

— А они... Они навсегда выпадут?!

— Наконец-то мне удалось тебя заинтересовать! Нет, не навсегда. Потом новые вырастут. Еще более гладкие и шелковистые...

— Г-г-ладкие и шелковистые?

Через час после того, как меня впервые подшили к капельницам и я весь сжался на кровати, с ужасом ожидая, когда же наконец накроет, в палату вошла Екатерина Рудольфовна. Бросив взгляд на мои вытаращенные глаза и потный лоб, она улыбнулась и спросила:

— Ну что, космонавт, полет нормальный?

* * *

Это имя родилось в Неаполе, где мы побывали два года назад, путешествуя по Италии. К тому времени я уже придумал для хозяйки моего сердца прозвище «волчонок», потому что она действительно была схожа некоторыми повадками с волчьим детенышем. Шутки ради я решил узнать у нашего гида, как по- итальянски будет «волчонок». «Lupetto», — ответила она, нисколько не удивившись вопросу. «А волчонок женского рода?» — «То же самое, только с окончанием на «а». Вот так моя любовь и стала откликаться на имя Лупетта.

Я всегда хотел подобрать для нее какое-нибудь оригинальное ласкательное прозвище. Вы только послушайте, как называют своих любимых сегодня: «солнышко», «ласточка», «зайчик»... Эти безликие клички безнадежно замылены миллионами ртов, произносящих их по поводу и без повода. «Солнышко, ты заплатил за квартиру?», «Зайчик, пива не забудь купить!», «Ласточка, я сегодня задержусь на работе» — как все это уныло и однообразно! Откровенно говоря, «волчонок» был ничем не лучше всех этих «зайчиков». Вот почему я был так рад, когда для моей любви наконец отыскалось настоящее имя, и стало ясно, что ничего более подходящего придумать просто невозможно.

Жаль, конечно, что моей любимой так и не довелось узнать, как ее зовут. Ведь улетел-то я в Италию один. Дурацкий поступок, правда? Нужно было порвать билеты, вернуться и выяснить все до конца. Но в тот момент я не отдавал себе отчета в том, что происходит. Без нее встал в очередь на паспортный контроль, без нее сел в самолет, без нее подавился аэрофлотовской булочкой, без нее приземлился в Риме. А дальше... Это можно считать бредом сумасшедшего, но все две недели, проведенные в дымке сфумато, я воображал, что Лупетта находится рядом со мной. Вместе с ней я зачерпывал ладошками воду Большого канала, вместе с ней кормил монетками фонтан Треви, вместе с ней отмахивался от ювелиров на Понте-Веккьо, вместе с ней не верил обновленным краскам Страшного суда, вместе с ней спрашивал в парке Вергилия у гида, как по-итальянски будет «волчонок».

Я до сих пор не верю, что называл ее как-то по- другому. В моей памяти она навсегда осталась Лупеттой, начиная с той первой встречи на ступеньках редакции и заканчивая расставанием в аэропорту. И сейчас я думаю, что если бы и она знала, всегда знала свое настоящее имя, конец у этой истории был бы куда более веселый.

* * *

Шестой день десятого месяца первого года эры EPOCH я запомню надолго. В этот день произошли два судьбоносных события, первое из которых разрушило ритм моей больничной жизни, а второе лишило смысла продолжение этих записок.

Тусклое октябрьское утро не предвещало ничего тревожного. Оленька подняла палату в семь утра, раздала градусники, переписала диурез Виталика, подвесила Георгию Петровичу красную медузу с тромбовзвесью и промыла мне катетер гепаринчиком. В ожидании завтрака я приподнял подушку повыше, чуть-чуть подкрутил колесики вечно спешащей третьей капельнице, нацепил наушники и устроился поудобнее, готовясь погрузиться в теплую нирвану Мундога, словно в ванну, наполненную пузырящейся пеной.

Но наслаждался я недолго. Катастрофа случилась примерно на четвертой минуте мини-симфонии №1, там, где Andante Adagio переходит в Vivace. На этом месте у меня каждый раз екало сердце. И вот сегодня... Нет, не могу... Не могу в это поверить... Но как... как такое могло стрястись? Я ведь уже столько времени здесь... кажется, уже целую вечность! И ни разу ничего подобного не было! А я, наивный, надеялся, что эта дура Лимфома больше не выбьет из-под меня седло. Размечтался! Эта гадина знала, где найти слабое место... Нашла, как подобраться к ахиллесовой пяте, и вмазала по ней своей бамбуковой дубинкой так... что я язык от неожиданности прикусил. Вот оно, женское коварство! В любом другом случае его можно было списать на чистую случайность... ну там, скажем, на теорию вероятностей, гамма-распределение и прочую лабуду... Но я-то знаю, что это никакая не случайность! Более того, я уверен, что речь идет о тщательно законспирированном и оттого еще более подлом ударе, который был намечен, когда маленькой паскуднице стало ясно, что любые другие террористические атаки на ее облысевшую жертву заранее обречены на провал. Ну что ж, молодцом, поздравляю! Признаю: твоя взяла. Ничего не попишешь — ты победила... Теперь можешь брать меня тепленьким...

Нет, погоди! Сперва скажи: ты довольна, да? Довольна, что лишила меня последней радости в этой жизни, которая, замечу, ничем не мешала выполнению твоей грязной работы! Только не вздумай утверждать, что мой любимый CD Moondog'69 засбоил по какой-то другой причине! Плеер там заело или еще чего. Не отказывайся от лавров, Лимфомушка моя! Скромность тебе не к лицу.

Что до второй новости этого многострадального дня, то ее лучше на время отложить. «Стопроцентной уверенности пока нет, — сказала Екатерина Рудольфовна. — Я вообще не должна была об этом говорить, чтобы не сглазить... но последний анализ позволяет надеяться на ремиссию. Посмотрим, что покажут остальные результаты обследования».

* * *

Я проснулся от запаха пота. Никогда так сильно не потел. Наверное, потому что худой. Когда встречал летом людей в футболках с темными пятнами пота на спине и под мышками, даже подташнивало немного. Теперь вот сам в их рядах оказался. Мокрый как мышь и вонючий, как козел. Будто душ на ночь не принимал. Может, температура? Нет, лоб холодный. Значит, что-то другое. Понять бы только, что именно. Это еще в Италии началось. Но там, во-первых, теплее было, а во-вторых, влажность большая. Вот я и решил, что акклиматизация. Думал, вернусь в питерскую зиму, пройдет. Как бы не так. Вернувшись, стал потеть пуще прежнего. И откуда во мне столько воды? Простыни хоть выжимай, даже трусы насквозь мокрые. Сходить, что ли, опять под душ? Неплохо бы заодно и побриться. А что, идея хорошая. Осталось вспомнить, где бритва. Так... на полочке в ванной нет. Здесь тоже нет... А, точно, я же с тех пор как вернулся, сумку не открывал. Жилеттик, вылезай! Выходи, подлый трус! Ну куда же он подевался? А, вот где ты спрятался, под маской. И зачем я ее из Венеции привез, сам не пойму. Словно что-то дернуло, когда увидел... точно такую же... с перьями... Стоп! Я же дал себе слово! Все, проехали. Так, пена есть, уже хорошо. Ужас, сколько щетины наросло. Когда же я в последний раз брился-то? В Падуе... или Сиене? Хотел сначала бороду отпустить, но она растет как-то неравномерно. Приготовились, сейчас будет больно... А... А-а-а! А!!! А это еще что такое? Вот здесь, на шее под подбородком, справа. Никак продуло? Ведь не было же вчера... Или позавчера? Выглядит так, словно я шарик для пинг-понга проглотил. Нет, что-то поменьше. Сосновую шишку. Да, именно ее. Вот только не глотал я никаких шишек, точно помню, не глотал. Давай-ка мы тебя пощупаем... Хм... Не болит. Совсем не болит, ну ни капельки, даже если изо всех сил нажать. Странная шишка, что и говорить.