Изабель Кассье ждала Жако прямо за главными воротами. На ней была черная кожаная куртка поверх джинсов и синей тенниски. Короткие черные волосы трепетали от ветра. Заправляя кончики волос за ухо, она кратко рассказала о находке. О крановщике, который заметил плавающее у пустого причала тело и поднял тревогу, о двух механиках, которые вытащили тело из воды, и о начальнике крановщика, который позвонил в полицию. Что касается Изабель, она случайно оказалась в комнате группы раньше всех и приняла звонок.

Тело уложили на камни и накрыли брезентом. Ни Клиссон, ни Жуанно пока не появились, и маленькая мрачная группка стояла возле куска смятой, бесформенной материи, не зная, что делать, переминаясь с ноги на ногу, покуривая и перешептываясь.

— Это не похоже на другие случаи, — заметила Изабель, когда четверка возле трупа потеснилась, давая им место.

— Хочешь сказать, это мужчина? — спросил Жако.

— Полностью одет. И задушен удавкой. Судя по виду, очень профессиональная работа.

Жако опустился на колени и взялся за брезент. При виде открывшегося лица он едва не отшатнулся. Пористая кожа на щеках, крючковатый нос, выдающиеся надбровья, неровная линия прокуренных зубов за приоткрытыми в страшной улыбке губами, остекленевшие под действием воды глаза.

У Жако это был пятый труп за последние восемь дней. И, если не считать Юбера де Котиньи, это было единственное знакомое ему лицо.

Дуасно.

Приподняв пальцами подбородок, Жако увидел на шее красный след от проволоки — алая линия с черной окантовкой по краям, уходящая за ворот. Изабель права. Очень профессионально. Видимо, петля с перехлестом. Кожа попорчена только под адамовым яблоком, похоже скорее на царапину, чем на порез. С правой стороны на горле, близко к уху, красная линия прерывалась обширным пожелтевшим кровоподтеком.

Изабель, присев рядом с Жако, взяла правую руку Дуасно и разжала ладонь. На верхней части пальцев была заметна такая же линия, как и на шее.

— Похоже, он успел просунуть пальцы, прежде чем петля затянулась, — вздохнула Изабель. — И только.

Жако взглянул на его пальцы и словно наяву увидел эти же длинные пальцы с грязными ногтями, умело перемешивающие пригоршню табака с щепоткой марокканского гашиша, который «котам» удалось раздобыть, заворачивающие смесь в папиросную бумагу. Дуасно зализал края бумаги, прикурил. «Держи, Дэнни, попробуй...»

Как давно это было... Жако опустил край брезента на лицо трупа и встал, резко вдохнул соленый воздух и огляделся. Безлюдный безжизненный субботний пейзаж. Краны, мастерские, пустые офисы на Ла-Жольет, камни с коростой дегтя, эстакада на столбах за воротами — и над всем этим россыпь облаков, так высоко, что казалось, они могут проплыть за солнцем.

Он повернулся к Изабель:

— Его зовут Поль Дуасно. Все, что нужно, найдешь в архиве.

Жако развернулся на каблуках и пошел к машине, наступая на собственную тень, которая суетилась перед ним на камнях, чувствуя странную смесь злости, вины... и нешуточное волнение.

Возле дома его ждали. Двое вышли из серого «пежо», пока он платил за такси — один крупный, с появившейся в конце дня щетиной, его напарник, меньше, старше, подвигал плечами, словно разминал их, поддернул манжеты рубашки, — и, застегивая пиджаки, направились к нему. На машине не было знаков, указывающих на ее принадлежность, на мужчинах не было формы, но Карно сразу понял, кто они.

Расстояние между ними было метров двадцать и неумолимо сокращалось. Врожденное чутье шепнуло Карно, что нужно разворачиваться и бежать. Так он и сделал.

Прежде чем копы успели осмыслить реакцию Карно на их появление, по тротуару со звоном покатилась горсть монет. Таксист начал ругаться, а разделяющие их двадцать метров стали всеми тридцатью, и расстояние увеличивалось. Работая локтями и поджав губы, Карно рванул к углу, высматривая разрыв в утреннем движении на улице. Когда он появился — или только наметился, если такое вообще возможно субботним утром в Бельсюнсе, — он прыгнул на дорогу и начал петлять между машинами словно тореадор, выделывая пируэты вокруг багажников, бамперов и капотов, не обращая внимания на рев клаксонов и визг тормозов.

Он не оглядывался, потому и не заметил, что мужчины разделились. Да если бы и заметил, это не имело бы значения. Карно знал, куда направляется, знал, что может уйти от них. Хоть они и копы, но он ориентировался в улицах и переулках этого города лучше всех, знал каждый закоулок так же хорошо, как лицо, которое каждое утро видел в зеркале.

Накануне они застали его врасплох — никакой возможности убежать. Но у него было алиби — он готовил завтрак, и они убрались ни с чем. Теперь снова пришли, и это плохая новость. Только не сегодня. Только не в этот уик-энд. Этот уик-энд занят, и он не мог позволить себе транжирить время в комнате для допросов на рю де Левеше.

В процессе бега мысли Карно вертелись так же быстро, как переставлялись ноги. «Понимаю, что им нужно. Опять Вики. Они обложили меня, сомнений нет. И все из-за говорливого Вреша. Гад татуировщик дал полиции наводку. Пальцы у Голландца когда-нибудь срастутся, но ему придется свое имечко пристроить в другом месте — татуированная кожа размером два на четыре дюйма, аккуратно срезанная бритвой со скальпа и намотанная на сломанные пальцы. Все это должно стать ему полезным уроком».

Однако тут же Карно взвесил и другую возможность. Может, это как-то отдаленно, но имеет отношение к женщине в бассейне. Жене де Котиньи. Об этом непрерывно верещали по телевидению накануне вечером. Возможно, де Котиньи заподозрил, что смерть жены связана с шантажом — легкое напоминание для убедительности, чтобы не отвлекался от работы по добыванию разрешений на застройку. И он, быть может, что-нибудь рассказал полиции. Описал ситуацию, прежде чем уйти и застрелиться.

Карно заскрипел зубами, глубоко вздохнул и побежал дальше. Де Котиньи мертв. Кто бы мог подумать? Теперь им придется искать кого-то другого, чтобы прижать; кого-то, чтобы подставить. Потому что Карно знал — очередная пара ягодиц в кресле руководителя планирования не испугает Рэссака, который что-то замыслил.

В Канебьер Карно осмелился бросить взгляд назад. Ничего не увидел. Потом, воспользовавшись тем, что зажегся зеленый свет, припустил через дорогу. Через тридцать метров он свернул направо и еще раз направо, на рынок Капуцинов, где впервые позволил себе замедлить бег. Проталкиваясь через утреннюю толпу людей, пришедших на рынок, работая плечом и локтями, чтобы пробить себе дорогу, он вновь обернулся, но не увидел ничего особенного в потоке покупателей за спиной. По его оценкам, он оторвался метров на пятьдесят, может, больше. Достаточно, чтобы повернуть и затеряться.

И рынок Капуцинов для этого самое подходящее место. Хоть толпа покупателей и прилавки замедляли его продвижение, этот узкий проход давал возможность скрыться, чем он и пользовался бессчетное количество раз. На полпути Карно резко повернул налево, между рыбным прилавком и грудой сморщенных фиников и розовых помидоров, в крытый переход, уходящий в обратном направлении, крю дю Мюзе. Проход был такой узкий, что преследователи пройдут мимо него, не заметив. Еще пять минут, и он в безопасности.