Он уже давно понял, что письменные рассуждения о боли могут облегчить саму боль.

В комнате было достаточно светло, и страницу он видел прекрасно, к тому же Хоуп давно привык писать при скудном свете: много раз ему приходилось делать записи в кромешной тьме, старательно измеряя ширину страницы большим и указательным пальцами.

Он также знал на собственном опыте, что перо и бумага помогают освободиться от страха перед тем, кого ты боишься более всего. На страницах дневника можно было подчинить себе даже Ньютона.

Ньютон пришел ко мне как Спаситель, — написал он. — Он знал, насколько меня страшит тишина и насколько я чужд одиночеству. Несколько месяцев мы провели вместе, и все это время он успокаивал меня, привязывая к себе все больше, и хотя ему пришлось уехать гораздо раньше, он продолжал слать мне знаки дружбы и подарки, дабы расставание не смогло разорвать нашу связь, создавшуюся с течением времени.

Когда Ньютон вышел из тюрьмы, Хоупу оставалось еще шесть с половиной лет отбывать приговор. Именно тогда с ним произошло нечто настолько необъяснимое и невероятное, что рассудок и вовсе отказывался поверить в такое. Однако это случилось на самом деле, и та абсолютная простота, какой отличалось неприметное на первый взгляд событие, доказывало его реальность.

Однажды он подошел к окну и устремил свой взор вдаль: через тюремный двор, поверх стены, что его окружала; через всю улицу, прилегавшую к Скарборо. В окне противоположного дома он увидел молодую, просто одетую, но красивую и приятную женщину, в глазах которой, как ему показалось, светился редкостный ум. Их взгляды встретились, и в ту же минуту некая сила словно бы хлынула в его душу. Хоуп почувствовал, как между ними возникает крепкая, нерушимая связь, способная преодолеть пространство и преграды. И сила эта вдруг стала вытеснять из его сердца то влияние, какое всегда имел над ним Ньютон. Он впитывал ее всей душой, усилием воли стремясь сохранить ее в себе, наложить на нее заклятье, цепляясь за нее, как утопающий хватается за соломинку. В течение получаса они неотрывно смотрели друг на друга, кажется, даже не моргая, пока женщина наконец не отвернулась от него.

На следующий день в тот же самый час он снова стоял у окна; несколько минут неистового напряжения — и женщина вновь стояла напротив. «И вновь одной лишь силой духа удерживал я ее; я знал, сколь необходимы мне эти узы: вся моя жизнь заключалась в этом взгляде». На третий день — то же. В течение недель, месяцев он продолжал обмениваться взглядом с незнакомой ему женщиной, изредка пропуская день или два. Хоуп ощущал, что создавшаяся между ними связь сулит ему нечто важное. И через год, будто бы требовалось именно двенадцать месяцев, чтобы проверить силу этой безмолвной связи, стали приходить первые подарки. И наконец несколько слов, написанных четким, крупным почерком. Именно тогда в ясном и светлом взоре женщины он ощутил присутствие духа и помощь. «На которые я ответил столь же кратко. Но важны были не слова — оковы чувств, но наши взгляды».

Незыблемые узы, шесть с лишним лет подряд.

На протяжении двух тысяч трехсот сорока восьми дней я, стоя у зарешеченного окна, ощущал себя чем-то большим, нежели просто человеком. Сознание мое вмещало не только меня самого, но ту женщину, которая удерживала меня от падения в ад. Я ни разу так и не осмелился освободить ее от моих чар, как Ньютон никогда не освободит меня самого.

Ему удалось повидаться с Мэри следующим утром один на один, без Ньютона.

— Он — адвокат из Честера, приехал, чтобы вернуть меня обратно к делам. Мне придется уехать.

— На сколько? — Мэри склонила голову; слова прозвучали гортанно, и это возбуждало его.

— Я не знаю, — сказал он и добавил правдиво и достаточно жестко: — Навсегда, если у Ньютона свои планы.

— А вы?

— Возможно, ничто больше не удерживает меня здесь.

— Мне нужно время.

— Ну, тогда меня может удержать только время, которое вам необходимо.

— Когда вы вернетесь?

Он вдруг подумал, насколько же эта девушка горда. Она произнесла свой вопрос столь натянуто и неохотно, будто ее ничто не интересовало, и все же его было трудно обмануть: чуткий слух уловил в ее тоне мольбу.

— Когда мне вернуться? Как бы вам хотелось?

— Когда вы сами того пожелаете.

Ее ответ был явной уступкой; она сама предоставляла ему полную свободу толковать его так, как ему вздумается. Слова ее были сухи и покойны, но взгляд! Он говорил совсем иное: «возвращайтесь скорее», он молил, ясно и недвусмысленно. Хоуп покинул девушку, испытывая истинное ликование от того, в какое смятение вверг ее.

Ньютон и Хоуп покинули «Рыбку». Мэри даже не вышла их провожать.

Они заглянули в «Голову королевы», но только затем, чтобы Хоуп успел оставить письмо для мисс д'Арси. Пока Хоуп попивал винцо с Джорджем Вудом, Ньютон растворился где-то среди шумных ярмарочных улиц. Уж кому, как не ему, знать, сколь нежелательна может быть демонстрация близости с благородным полковником, которого вокруге знали, казалось, буквально все. И потому, дабы не подвергать дальнейшие свои планы ни малейшей опасности, Ньютон сел в коляску только на окраине города.

В нескольких милях к югу от Эмблсайда они отобедали, а затем отправились в мастерскую Уильяма Грина, который, как ни странно, слыл и приличным художником, и прекрасным коммерсантом. В хорошую погоду он обычно занимался своими делами вне дома; когда же погода портилась, он проводил дни в мастерской, беседуя с клиентами и продавая картины. Ради самых дорогих клиентов он даже соглашался несколько нарушить привычный ход событий и отправиться с ними на прогулку, что, впрочем, ему было весьма по душе. Он, как знаток местных красот, показывал всем дивные виды и достопримечательности, а затем, уже после прогулки, за чашечкой чаю в своей мастерской обсуждал достоинства Озерного края. Его пейзажи пользовались немалым спросом, и потому он зарабатывал ими себе на безбедную жизнь, так же как городской художник нередко обеспечивает себя писанием портретов. Хоуп хотел было даже купить у него маленькую акварель, дабы окупить то беспокойство, которое они доставили мистеру Грину, однако Ньютон отговорил его.

Чем дальше на юг они удалялись, тем более беззаботным казался Ньютон. Он вдруг стал завзятым любителем достопримечательностей. Он все время заглядывал в своего Хатчинсона[41]и выискивал восхитительные виды. Проведя довольно длительное время в Баттермире, Хоуп уж считал себя почти коренным жителем этого края и старался всеми силами остудить энтузиазм Ньютона, наслаждаясь при этом чувством собственного превосходства.

И все же Хоуп грустил. Он по-прежнему оставался лишь игрушкой в руках Ньютона. По мере того как они продвигались на юг к Картмелу, Ньютон все больше расхваливал Америку с ее невероятными и неограниченными возможностями, живописал великое будущее, рассказывал об успехах, которых они добьются собственными силами. Он при малейшей возможности беззастенчиво хвастался собственным умом, одобрял план с мисс д'Арси, пытался окутать их откровенную аферу покровом благообразия и забросал своего вполне учтивого, но погруженного в задумчивость товарища комплиментами. Хоуп же чувствовал, как некий план все больше овладевает его сознанием, приобретает более определенные очертания. Они подъехали к северным границам вероломного залива Моркамб, и Хоуп бросил отстраненный взгляд поверх песков, что погубили столько жизней и увлекли в море множество тел, не оставив ни единого следа.