Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уго пожал плечами:
– Никакой. Я просто помогаю другу.
– Просто так, ни за что, бесплатно… – Рехина подняла руку с письмом. Она сидела за столом, Уго стоял перед ней.
– Да.
– Не верю.
Рехина отвела руку прежде, чем Уго успел забрать письмо.
– Когда-то я так же помог своей подруге и ничего взамен не спросил, – напомнил гость.
– Ты просил меня вылечить русскую рабыню, – припомнила Рехина.
– Не так. Я спас тебя от трех ублюдков, жестоких насильников, и ничего не попросил для себя. А после… я всего-навсего хотел помочь умирающей девушке. Для себя я ничего не просил, – повторил Уго.
Рехина, поразмыслив, признала его правоту. И отдала письмо.
– Это опасно, – добавила девушка.
– Я знаю. И жалею, что попросил тебя о такой услуге, но я… – Уго развел руками. – Я не умею писать и не знаю никого другого, кому мог бы довериться. – Уго подумывал, не обратиться ли к Раймундо, но в итоге отказался от этой идеи: вполне возможно, что у менялы с каким-то из кораблей связаны коммерческие интересы. – Мне жаль, что я подвергаю тебя опасности, – добавил он.
– Опасности? – Рехина горько рассмеялась. – Опасность – это такая жизнь в таком городе.
На берегу Уго передал письмо капитану двенадцативесельной фелюги – в тот же день его корабль отправлялся в Валенсию каботажным рейсом. Уго заранее знал о его прибытии в Барселону, вот почему и пришел к Рехине просить об услуге.
– Вторую половину вы получите от купца в порту Грау, – сообщил он, уплатив капитану часть суммы за доставку письма.
Капитан взвесил монеты на руке.
– Гораздо дешевле, чем побег с девчонкой, верно? – заметил он и подмигнул. – Что случилось – вы расстались?
Этому человеку можно было доверять, его рекомендовал сам Жоан Наварро; именно к нему Уго когда-то приходил со своим золотым флорином, одержимый мечтой о побеге в Гранаду вместе с Дольсой. Теперь все это утратило смысл.
– Она меня покинула. – Уго подумал, что даже и не солгал.
– Если женщина тебя бросает, она просто-напросто распахивает дверь, в которую войдут другие женщины, – рассмеялся моряк. Уго вымученно улыбнулся. – Не беспокойся, я лично передам твое письмо. О чем хоть пишешь?
– О винах, – быстро ответил Уго на предсказуемый вопрос. – О ценах и возможностях для торговли.
– Я мог бы доставить хорошую партию, – предложил свои услуги капитан. – Имей это в виду. – И он протянул руку для прощания.
– Это вряд ли, – не согласился Уго, отвечая на крепкое рукопожатие. – Мы, вообще-то, ведем переговоры о завозных винах, из Греции или с Сицилии. Вы же знаете – Валенсия держится за свои сорта, там сложно продать что-нибудь из других мест.
И капитан с ним согласился. Уго не стал смотреть ему вслед. На мгновение он представил себе, что будет, если этот человек распечатает письмо, прочтет его сообщение и донесет властям. Под ложечкой сразу засосало, телом завладела неприятная слабость. Уго резко выдохнул и подвигал плечами и руками, отряхиваясь разом ото всех страхов. Почему он вечно впутывается в какие-то передряги? Ему же так спокойно на виноградниках… Уго вздохнул: на этот раз вспомнив Барчу и Доминго. Приходится признать: он не получает от своих рабов той помощи, на которую рассчитывал, – наверное, лучше бы ему и дальше работать в одиночку. Доминго – трусишка, хотя это и сложно ставить в упрек пареньку, которого похитили из дома, чтобы продать за тысячу лиг от родины, – там, где он никого не знает, не знает даже языка. И все-таки болгарин казался добрым малым. А вот Барча была неуправляема. Мавританка огрызалась, орала, своевольничала, делала все, что заблагорассудится… и в конечном итоге орала еще громче.
Однажды вечером Уго с Доминго возвращались домой. Было начало мая, мужчины весь день подрезали лозы – старые и новые. Доминго удивился, что Уго срезает и виноградные усики – нежные зеленые побеги.
– Да, лозы обидятся, – пояснял Уго за работой, не заботясь, много ли понимает Доминго, – и на две-три недели перестанут расти, как будто сердясь на нас за такую подрезку, зато потом, когда настанет жара, начнут развиваться куда мощнее и дадут крупные грозди с сочными тяжелыми ягодами, так что вино получится изумительное. Вот увидишь.
По окончании этой речи Уго взглянул на Доминго – болгарин улыбался, как будто в знак согласия.
В тот день они потрудились на совесть. Как только хозяин и раб оказались на ферме, они с жадностью напились воды из колодца. Умыли руки и лицо. А потом, голодные, поднялись на второй этаж. В очаге их ждали только головешки. Барча посапывала, сидя на табурете; мавританка приоткрыла один глаз, посмотрела на мужчин и снова закрыла. Уго с Доминго заглянули в котел, висевший над умирающими угольками. В котле было пусто.
– Как это понимать? – крикнул Уго.
Доминго искал между разбросанными горшками остатки хлеба – хоть что-то, чтобы положить в рот. А Барча повторила свой ритуал: открыла один глаз и снова закрыла.
– Где еда? – не унимался Уго.
– Нет еды, – утомленно пробормотала мулатка.
– Не может быть.
– Может.
– Как это – нет еды? – Уго пытался сохранять спокойствие. – Со вчерашнего еще оставалось.
Мавританка поднялась:
– А вот кончилась! Нету больше еды! Если хочешь есть, так покупай новую еду! Нет еды! Я и сама ничего не поела…
– Врешь!
– Я не ела! Откуда тебе знать, что я ела?
– Утром у нас еще было…
– Утром уже не было.
Уго поискал поддержки у Доминго – тот, услыхав крики, прижался спиной к стене. Но первой к болгарину кинулась Барча:
– Скажи ему: утром еды не было!
Доминго что-то прокричал на своем языке и попытался освободиться от хватки, но мавританка была значительно крупнее.
– Он тебя не понимает! – Уго тоже закричал и бросился вызволять несчастного.
Схватка оказалась упорной. Женщина трясла болгарина, хозяин старался оторвать ее от Доминго; оба орали во весь голос.
– Я тебя выпорю!
Барча неожиданно замерла – она как будто дожидалась этой угрозы с того самого дня, как Уго ее купил. Она отпустила Доминго, повернулась спиной и задрала рубаху.
– Где ты меня выпорешь? – спокойно поинтересовалась женщина, растягивая каждое слово.
Вся спина ее была покрыта рубцами и шрамами.
Уго топнул ногой; этого ему показалось мало, он схватил миску и грохнул об пол. А потом вместе с Доминго, который лепился к хозяину, чтобы мавританка снова в него не