с каталонскими моряками, чего не водилось ни за сарацинами, ни за пизанцами, ни за венецианцами – об их абордажах ходили истории одна кровавее другой.

– Да разве Деве Марии есть дело до таких мелочей? – напирал Уго. – Помолитесь также и за Берната, чтобы заступничество Девы помогло ему вернуться на родину… и сделаться каталонским корсаром. Вы же знаете, при каких обстоятельствах ему пришлось покинуть Барселону.

Уго щедро расплатился за мессы на год вперед, и все равно денег, которые Бернат велел потратить на нужды церкви, оставалось еще много. А отец Пау продолжал настаивать на обращении мавританки.

– Чего бы нам это ни стоило, Уго, – напирал священник, но Уго вовсе не собирался спорить с Барчей.

Он взвесил на руке оставшиеся деньги. На что же их употребить? Благотворительность? Кто сейчас занимает место мисера Арнау при «Блюде стыдящихся бедняков»? Внезапно Уго осенило. Он высыпал на ладонь еще несколько монет:

– Святой отец, я готов хорошо заплатить за любую информацию о моей сестре.

– Ты ведь знаешь… – (В этот момент Уго позвенел монетами.) – Я посмотрю, что тут можно сделать, – пообещал викарий и потянулся за деньгами.

Уго быстро закрыл ладонь и убрал деньги.

– Если ты и дальше будешь искать мне жену по всей Барселоне, я попрошу глашатаев объявить, что ты не имеешь никаких прав заниматься моей женитьбой, – крикнул Уго прямо с порога, едва завидев Барчу. – Ты меня поняла?

– Нет, – ответила мавританка.

– Ну так вот: все узнают, что ты не можешь вести переговоры за меня.

– А если я продолжу?

– Ты не можешь обманывать людей, пользуясь их доверчивостью, – объяснял юноша. – В дело вмешается викарий. Ты что, едва получив свободу, хочешь отправиться в тюрьму?

Но Барчу он не переупрямил. Иногда Уго вспоминал приходивших к нему девушек, любая из которых могла бы стать его женой. Были среди них и молодые, и миленькие! Уго сам не знал, почему противится такому браку: может быть, только чтобы пойти наперекор Барче, чтобы его выбор от нее не зависел? Минуло уже пять лет с тех пор, как Дольса решила пострадать за свою веру… а может быть, еще и за него, за их невозможную любовь. Вообще-то, этого времени более чем достаточно, чтобы начать жизнь заново.

За эти годы Уго несколько раз наведывался в Сиджес – когда позволяла работа на двух виноградниках. И каждый раз парень делал все, чтобы бондарь его заметил и убедился в серьезности его надзора: для этого Уго прохаживался взад-вперед по улице, на которой стояла мастерская. Матушку ему тоже удавалось увидеть – с улицы. На лице Антонины появлялась улыбка, как будто изгоняющая печаль с ее состарившегося лица и из запавших под сизыми кругами глаз. Антонина махала сыну рукой или посылала поцелуй, но не пыталась приблизиться и была благодарна Уго за то, что он не ищет новой стычки с отчимом. И Уго принимал такой порядок. Матушка жива, ходит и двигает руками, а ему улыбается.

Уго с нетерпением ждал новостей от отца Пау, когда однажды перед рассветом к нему в дом пришла Рехина. Собаки залаяли в темной, ненастной ночи. Уго выглянул с лестницы вниз и сразу догадался, что собаки лают на чужого. Уго велел им замолчать. Смутная тень приблизилась к подножию лестницы в тот самый момент, когда за спиной у хозяина выросла Барча с фонарем в руке.

– Рехина, ты? – поразился Уго.

Барча, спустившись, осветила неподвижную фигуру еврейки. И тогда они услышали звуки: слабый писк новорожденного, приглушенный одеялом и телом Рехины, которая прижимала ребенка к себе. Уго и Барча подались вперед. Болгарина дома не было. Доминго как будто наконец понял, что означает свобода, и все чаще предпочитал ночевать вне дома.

– Почему ты здесь?

Рехина приоткрыла сверток с младенцем.

– Чей это ребенок? Как ты сюда попала… да еще в такую рань?

Пока Уго засыпáл Рехину вопросами, Барча протянула руки, чтобы принять ребенка, и еврейка передала ей свою ношу.

– Это девочка, – произнесла Рехина, не обращая внимания на расспросы.

Повитуха даже не омыла ее после родов. Барча прижала девочку к своему полному телу, и та наконец перестала хныкать.

– Зачем ты ее принесла?

– Потому что я хочу, чтобы ты принял ее как свою дочь, чтобы ты ее вырастил.

Уго слушал, но ничего не понимал:

– Как мою дочь? Да что за ерунда? Зачем это мне ее растить?

Все доводы и резоны, которые заранее придумала Рехина, улетучились из ее головы. Отвечать было нечего. Она могла бы сказать Уго правду: это дочь Арсенды… а сама она множество раз тайком приходила в монастырь Жункерес, чтобы помочь Арсенде скинуть плод. «Для этого они, конечно, зовут повитуху-еврейку, хотя сами и монахини! Будь прокляты все христианки!» – негодовала про себя Рехина.

Знахарка пользовала Арсенду, запуская разные дымы в вагину, а настоятельница и старуха-монахиня неусыпно надзирали и читали молитвы. У послушницы всегда был отсутствующий, блуждающий взгляд, как будто ею, помимо Рехины, занимался еще какой-то врач или ее чем-то дурманили сами монахини. При первом визите Рехина окуривала девушку дымом полыни, тунисской ююбы, мускусным и лавровым маслом. Арсенда страшно разволновалась, когда Рехина проникла в ее межножье и приступила к работе с женскими частями.

– Сатана! – услышала еврейка.

– Вот именно, дьявол! – решительно оборвала Арсенду настоятельница. – Это он за тобой явится и покарает за распутство.

В следующие визиты Рехина пробовала другие дымы – серу, мирру, камедь… И Арсенда уже не сопротивлялась, она сделалась совсем покорной, и Сатана с дьяволом уже не вмешивались в жизнь этой послушницы, которую явно заставили присмиреть, увеличив дозу дурманного зелья. Ни один из способов лечения не сработал. «Послушница», как всегда называли Арсенду, не выкинула плод.

Рехина использовала специальные маточные кольца, вводила в матку обернутые тканью пальцы, давала несчастной есть и пить абортивные средства – битум и молочай… Ничто не приносило результатов. «Неужели эта Арсенда – сестра Уго, о которой он столько рассказывал?» – спрашивала себя Рехина. Уго ведь говорил, что она находится в одном из барселонских монастырей.

– Уго! – громко выкрикнула Рехина прямо во время процедуры, когда натирала вагину и матку Арсенды сладкой миррой.

Услышав это имя, девушка отреагировала молниеносно: приподнялась на ложе, где лежала, раскинув ноги, и посмотрела повитухе в глаза.

– Уго? – чуть слышно переспросила Арсенда.

Рехина притворилась, что ничего не слышала, ей не было нужды расспрашивать дальше: да, это сестра Уго. Повитуха вернулась к своей работе; сладкая мирра тоже не помогла. Плод крепко цеплялся за материнскую утробу, а мать ничем не помогала своему врачу.

Стоя на