нам сообщения о кораблях и грузах, – напомнил гость, поднимаясь из-за стола.

– Хорошо, – согласился хозяин.

– А Бернат был прав: ты всегда как-нибудь да изловчишься.

1396 год продолжал вносить изменения в жизнь Уго. Каждодневная работа на виноградниках была юноше в радость, когда объявился Габриэл Мунтсо со своими кроатами. Барча вопила и жаловалась, но выполняла работу по дому и даже помогала в винограднике; мавританка признала в этом юноше единственного хозяина, который сумел сломить ее упрямство, не прибегая к битью, попросту не позволяя спать. А Барча любила спать, не могла обходиться без сна. Доминго начинал осваиваться с каталанским языком и был неплох как работник: болгарин старался, вот только ему не хватало любви к вину, и к винограду, и к земле, которую он был вынужден обрабатывать.

Возможно, будь он свободен… И Барча тоже. Уго улыбнулся, представив себе реакцию мавританки, если предложить ей свободу. Наделы Уго приносили доход, и теперь у него денег было более чем достаточно – вот что сознавал Уго, пересчитывая кроаты, которые прятал в доме. Он помнил, что саму покупку рабов он как раз и оправдывал тем, что в будущем их освободит. Уго не желал никем владеть. Однажды, недолго думая, он снова сходил к нотариусу и вручил Барче и Доминго письмо об освобождении. Мавританка разрыдалась. Она хотела обнять хозяина, но не решилась. Уго улыбнулся и протянул ей руку. Вместо пожатия Барча осыпала ее поцелуями:

– И что мне теперь делать? Куда я пойду?

– Мне бы хотелось, чтобы ты осталась здесь, – ответил Уго. – У тебя будет еда и кров, а вдобавок еще и жалованье.

Сложнее было растолковать то же самое Доминго. Паренек понимал слово «свобода», которое Уго и Барча твердили ему в оба уха (быть может, «свобода» – это первое слово, которому обучаются рабы), но он не мог взять в толк, по какой причине ему даруют свободу.

– Оставь его в покое, хозяин, – вступилась Барча. – Он попривыкнет, только не сразу.

– Не называй меня «хозяин». Ты так не говорила, пока была моей рабыней, а теперь, когда ты свободна…

– Я была твоей рабыней, потому что ты меня купил, а теперь, когда я не рабыня, я хочу, чтобы ты был моим хозяином.

Болгарин постепенно разбирался в перемене своей участи, а Барча так же постепенно забирала контроль над жизнью Уго. «Да как я к тебе подойду? – так в один прекрасный день воскликнула Мария, когда Уго встретил жену управляющего на хуторе Рокафорта и спросил, почему она больше не приходит. – Самое малое, чем мне пригрозила твоя мавританка, – это отрезать мне сиськи, если я хоть раз еще с тобой пересплю. И это еще была самая мягкая угроза. Можешь представить себе остальные!»

– Хозяин, ты не должен растрачивать свои силы на всяких старух, – только и заметила Барча в ответ на упреки парня, вернувшегося домой с хутора Рокафорта.

К изумлению Уго, Барча отвечала ему, не повышая голоса, как будто говорила с ребенком. Женщина стояла на коленях перед очагом и крошила овощи в большой котел, висящий над огнем на крюке; время от времени она помешивала похлебку. Уго вспомнил, что так же когда-то устраивалась и его матушка, готовя еду для всей семьи.

– Это моя жизнь! – рявкнул Уго.

– Да, – ответила Барча, лишь искоса взглянув на паренька. – И эта старая ведьма высасывает тебя как пиявка, ничего не давая взамен, кроме… нескольких мгновений удовольствия? Даже и в этом я сомневаюсь. Хозяин, она ворует твою жизнь. Ты заслуживаешь большего.

Уго не знал, что и сказать. Наконец выпалил:

– Чтобы ты больше не встревала!

От злости он даже думать не мог. Его любовные похождения Барчу совершенно не касаются! Парень посчитал, что этим грозным предупреждением он раз и навсегда покончил с нелепым делом, и развернулся, чтобы уйти.

– Если эта женщина снова сюда заявится, я ее палкой выпровожу, – услышал он спокойный голос за спиной.

Уго остановился, но повернуться у него сил не нашлось. Он чувствовал, что Барча даже не сдвинулась с места, что они повернуты спиной друг к другу: он стоит, а она на коленях.

– А то, что я про ваши шашни еще не рассказывала мужу-рогачу, так это чтобы тебе плохо не пришлось, – добавила мавританка. Уго сжал кулаки. Эхо от удара черпаком по железному котлу долго звучало в воздухе. – Ну если хочешь, выгони меня, – пригрозила Барча.

Мария к нему не вернулась. Вместо того Барча стала приглашать родителей с дочками на выданье; некоторые девушки смотрели на парня горящими глазами, другие скромно опускали лицо – такая стыдливость могла быть и подлинной, и напускной. Все знали, что Уго возделывает два виноградника, а его вино ценится в Барселоне.

– Владелец таверны, объявивший о вине моего хозяина, отменно на этом зарабатывает! – гордо расхваливала жениха Барча.

Уго выдержал несколько таких посещений, нескончаемых бесед, подмигиваний, подарков, обещаний приданого…

Откуда Барча их только берет?

– Ради бога, не приводи больше женщин, умоляю тебя!

– Хозяин, ты должен жениться. Должен найти хорошую супругу, чтобы она принесла тебе здоровых деток и за тобой присматривала.

– Одну из них тебе все-таки придется выбрать, – настаивал и отец Пау в церкви Святой Марии.

– И вы тоже так считаете? – изумился Уго.

– Новость уже разлетелась по городу. Ты – хорошая партия. К тому же мавританка, которая взялась тебя женить, кричит о тебе на всех углах. Правда, что ты ее отпустил? Получится у тебя привести ее к истинной вере?

– Нет…

– Почему? – возмутился священник.

Уго на секунду представил себе эту невозможную затею: он убеждает Барчу обратиться в христианство. И тут же решил сменить тему:

– Потому что меня сюда привело совсем другое дело, я уже объяснял: я хочу заказать мессы в память Арнау Эстаньола и его семьи, сеньоры Мар и сына Берната.

– Что касается мавританки, об обращении которой ты разговора избегаешь, скажу тебе, что нет для Господа большего дара, чем привести в Его стадо заблудшую овцу. Это твоя обязанность, добейся обращения во что бы то ни стало. Господь на тебя надеется. Ну а что до молитв за души покойников – это я могу обещать. Но я не стану молиться за душу Берната, корсара, ограбившего «Сант-Элм». Я не могу – как мне просить Господа за его душу?

Уго позвенел монетами в кошельке:

– Святой отец, он мой хороший друг и хороший человек, и он не причинил вреда никому из моряков.

Отец Пау согласился с этими аргументами, которые приближали его к кошельку. Ведь все так и есть: говорили, что Бернат милостив