В следующий миг все поплыло. Чтобы удержаться, он вцепился когтями в кожаную обивку и в руку Эдмара, соскочил на стол, пробежал наискось к другому креслу.

– Теперь-то за что?!.. Хантре, что случилось?

На рисунке расплылась капля крови.

Считается, что у кошек голова не кружится, даже если это маг-перевертыш в кошечьей шкуре, а у него закружилась. Разглядывал картинки, и что-то ему померещилось, как обрывок сна, но тут же ускользнуло – оно уже далеко, словно улетевший в темноту мотылек.

Главное, что он в Сонхи, у себя дома. Эта мысль умиротворяла, и он задремал, свернувшись в кресле. Правда, что-то его тревожило, как будто вернувшийся мотылек бился в стекло, но это было на периферии его кошачьего и человеческого сознания – то ли есть, то ли нет…

– Во, смотрите, смотрите, у ней на шляпе дохлая ворона! Может, та самая, которая мою крыску тогда утащила, так ей и надо, хе-хе, что у ведьмы на шляпе свой век закончила, потому что не воруй чужого! А у той, которая рядом стоит, никак ощипанная курица… Лучше б ее в кастрюлю, правда же? Голодуха в городе, а она еду себе на шляпу нахлобучила… Уй, смотрите, госпожа Хеледика, голая задница! Вон там белеет, видели? Вот, вот она, смотрите, пока не заслонили – натурально задница! Ишь ты, эта ведьма хорошую юбку не пожалела, специально вырезала дыру да исподних штанов не надела, чтоб перед всем народом своим бесштанным хозяйством сверкать, а зачем – одни крухутаки знают…

– Вот и я хотела бы это узнать, – пробормотала Хеледика.

Они притаились в кустах за оградой, а на Гвоздичной площади, озаренной сиянием разноцветных волшебных фонарей, собралось два с лишним десятка алендийских ведьм, вырядившихся, как на маскарад. И те вовсю бесчинствовали, орали блажными голосами, улюлюкали и отплясывали, бесстыдно задирая юбки.

– Шнырь, они, по-твоему, зачарованы? Что-нибудь чуешь?

– Да кажись, ничего такого нету, ни вот столечки.

– Я тоже не чувствую ничего, что объясняло бы этот кавардак. Они танцуют, и если б они были под чарами, я бы через танец это уловила. Значит, китонские грибочки или что-то еще в этом роде.

– Уй, берегитесь! – дернув ее за рукав, скороговоркой предупредил гнупи. – Там стекольная ведьма Ламенга Эрзевальд, она моего господина однажды в ловушку поймала, у нее большая власть над желтым, красным, зеленым и коричневым стеклом…

– Я про нее знаю. Пуговицы у меня из черного стекла, очки из синего, ей до меня не дотянуться.

– Сестры-ведьмы, правда на нашей стороне! – зычным голосом провозгласила Ламенга. – Обывателям, которые трусливо глядят на нас из-за своих обывательских занавесок, не нравится наше собрание! Они не признают за нами права устраивать собрания на городских площадях! Давайте их проучим! Да здравствует свобода волеизъявления!

Ведьмы встали в круг и давай плести чары, а потом захрустело, зазвенело, бледные лица отпрянули от окон, которые разом пошли трещинами и посыпались на мостовую.

– Уи-и-и, бей, круши! – радостно завопил гнупи, но спохватился – они же с Хеледикой в засаде сидят – и опасливо прикрыл рот ладошкой.

Впрочем, его счастливый вопль потонул в общем галдеже и грохоте.

– Ясно, это провокация. Но зачем, кому это надо?

– Так для веселухи же, чего непонятного! Хе-хе, всем окна побили, даже тем, кто не смотрел на них! А вон тот не успел отскочить, так ему рожу порезало, кровушка на подоконник капает, и еще у тетки, где ящик с геранью, прямо из глаза торчит осколок, а она стоит истуканом… Не, уже повалилась, то ли в обморок, то ли померла, видели? Знатно ваши товарки оттянулись, правда же?

– Они мне не товарки, хотя некоторых я знаю, – сухо произнесла песчаная ведьма.

– Да я вам не хотел худого сказать, наоборот, лихо же у них получилось, теперь весь город будет судачить…

– Помолчи, – оборвала Хеледика. – Уходим отсюда, и хорошенько прикройся чарами.

Догадливый Шнырь и сам уже понял, что вот-вот начнется второй акт этого спектакля.

Залегли за кустами шиповника, возле укромной песчаной дорожки, и Хеледика для всякого магического наблюдения слилась с этой дорожкой – будто бы нет ее здесь, один песок. Бывалый Шнырь тоже не оплошал, защитился от злодеев-амулетчиков превосходнейшими чарами, какие не всякий гнупи сумеет сплести. Одна беда, ничего отсюда не видать. Только звуки слышны – команды, крики, мужская ругань, женский визг. Когда вся эта катавасия закончилась, и шум стал удаляться, Хеледика вскочила:

– Идем. Я должна с кем-нибудь из них поговорить.

Выбрались на погрузившуюся во тьму площадь. Ни одного фонаря не осталось, но им фонари без надобности. На мостовой валялось тряпье, оторванные пуговицы, потерянные шляпки и башмаки, под стенами домов поблескивало в лунном свете битое стекло. По булыжнику сновали сгорбленные тени – одна, вторая, третья, потом и четвертая из-за угла вынырнула… Даже Шнырь не сразу признал в них людей. Мародеры ищут, чем поживиться. А жители окрестных домов затаились, задернули высаженные окна занавесками, лишь кое-где за кисеей слабо желтел свет лампы.

Наклонившись, Хеледика подобрала крупную пятнистую фасолину.

– Флаченда, бобовая ведьма, мы с ней вместе учились. Пошли за ней.

Двое мародеров с рычанием, как бродячие собаки, сцепились из-за несвежей куриной тушки, которую одна из ведьм таскала на шляпе.

– Я гляну, что там валяется? – спохватился Шнырь, подумав о спасительном золотишке. – Вдруг чего хорошее… Я скоренько, и потом догоню вас, ладно?

– Ладно, только догоняй без шума.

– А то, меня даже вы не заметите!

Не повезло ему на Гвоздичной площади: ничего золотого в суматохе не обронили. Попалось несколько медяков, выкрашенная красным лаком пуговица в виде розы и почти целое, только чуток надломленное павлинье перо. Хозяйственный Шнырь сложил находки в свой лоскутной ранец – может, на что сгодятся, перо тоже прихватил, жалко такую ценную вещь оставлять, и припустил за песчаной ведьмой – по запаху, по следу, пахло от нее песками и необъятными просторами, пугающими, как холодное лунное дыхание на загривке.

Настиг ее на улице Алых Ниток, и не только ее: Хеледика, выдерживая дистанцию, кралась за шумной компанией из четырех человек, а следом за ней будто бы ползла по тротуару песчаная змея.

Трое парней и барышня. Один из них амулетчик, девица ведьма. Спутанная ведьма, что-то ее блокирует – не иначе, нацепили на нее предназначенный для такого дела артефакт. Будь она посильнее да поумнее, может, и смогла бы его перебороть, но вместо того, чтобы сопротивляться, она потеряла голову от страха и жалобно хныкала:

– Отпустите меня, пожалуйста, я же ничего плохого не сделала! У меня дома мама с папой, сестренка и бабушка, они обо мне беспокоятся! Я больше не буду на эти собрания ходить, честное слово, не буду, пожалуйста, отпустите меня!