– Да как сказать… Вроде того.

Челюсть Фроси отвисла. Она принялась охать и креститься.

– Давайте поживей, – поторопил ее Иван.

Наконец прислуга собрала требуемое и с оханьями вручила Ивану пакет. Тот почти бегом отправился в обратный путь.

Отец Владимир располагался все там же. Иван еще издали увидел сверкающие под солнцем внушительные телеса. Казалось, в Верхнеоральске объявились нудисты, во всяком случае, первый их представитель, не смущаясь окружающих, принимал солнечные ванны. Однако «нудист», увидев пакет с одеждой, вскочил, почти вырвал его из рук Ивана и принялся поспешно одеваться.

– Я, знаете ли, свободных нравов, – натягивая трусы, рассуждал он. – Нудизм не осуждаю, даже приветствую, но вот паства, боюсь, не поймет, узрев меня нагим.

– Сколько же вы тут пролежали? – спросил Иван.

– Да порядочно. Часа, может, два…

– И что же, никто из проходящих на вас внимания не обратил?

– Выходит, не обратил. Я вначале вроде как спал. Вернее, не спал, а словно находился в трансе.

– Но что произошло?

Отец Владимир, в эту минуту зашнуровывавший светлые летние туфли, на секунду замер и задумался.

– Каюсь, я собирался поджечь дом Картошкиных, – неуверенно сообщил он.

– Поджечь?!

– Именно. Хотел таким образом разом решить все вопросы. Радикальный способ, конечно, но уж больно достал меня этот доморощенный чудотворец.

– И что же дальше было?

– Прокрался к ним во двор ночной порой. Облил дом бензином, зажег спичку… А потом бутыль вырвалась из рук, да меня же и окатила. И спичка упала на штанину…

– Как это могло случиться?

– Вот уж не знаю. Чародейство, должно… Словом, я загорелся.

– А дом?

– Тоже загорелся. А… Еще этот появился… Отец Патрикей.

– Он-то тут при чем?

– Да черт его знает! Хотел не дать мне исполнить задуманное.

– Он что же, знал о ваших планах?

– Вроде того. – Отец Владимир зашнуровал второй башмак и выпрямился. – Кажется, все в порядке. – Он провел ладонью по голове. – Вот ведь гады какие… Волосы тоже сгорели…

– Погодите, батюшка. Я никак не могу понять… Если вы сильно обгорели, то почему на вас нет ожогов?

– А это что?! – священник ткнул пальцем в розовую лысину.

– Новая кожа, – не сдавался Иван. – Хотя и свежая, но без ран и волдырей.

– Там эта старуха со мной, кажется, что-то делала.

– И только? Вы, видимо, порядком обгорели, но выглядите, несмотря на эти пятна, совершенно здоровым. Ведь так?

– Вроде. А возможно, я и не особенно обгорел. Патрикейка-то, помню, тушить меня бросился.

Иван пожал плечами:

– Волосы сгорели полностью, а на голове ни одной язвы.

– Ну, не знаю… На все воля Божья.

– М-да. Весьма странные дела у вас в Верхнеоральске творятся. А народ почему веселится?

– Да не знаю я ничего! Чувствую только: этот придурковатый парень – Антихрист. И чем дальше, тем больше данное ощущение крепнет. Свершилось! Антихрист посетил наш мир и внес в него сумятицу и прелесть.

– Какую прелесть?

– Народ прельщает. Видите же, люди не работают, по улицам без дела бродят, танцуют, поют, а ведь сегодня не праздник. В церковь ходить перестали… Вот вам еще одна прелесть. Словом, грядет полнейший беспредел. Но я умываю руки. Хватит! Наборолся! Как еще жив остался. Пускай с ним Патрикейка сражается.

– А если он настоящий?

– Это еще почему?

– Только что сказали, «как жив остался». Был бы он Антихристом, наверняка бы вас ухайдокал.

Отец Владимир засмеялся:

– Зачем я ему? Ну, поучил малость…

– Сами себе противоречите.

– Для красного словца, мой друг. Каюсь. Ну да ладно. Идемте ко мне, выпьем по пять капель за спасение раба Божьего Владимира.

– Уж, извините, батюшка. Мне в другую сторону.

– Как знаете. Вы, насколько я понял, при нем вроде летописцем состоите. Еще одно Евангелие хотите накропать. Не советую. Берите ноги в руки и валите отсюда. Потому как настоящие события еще не начались. Попомните мое слово.

Но Иван не стал обращать внимания на пророчества отца Владимира. Он направился к Картошкиным.

Возле их дома, против обыкновения, оказалось довольно пустынно. Конечно, по улице шастали горожане, пребывавшие в приподнятом настроении, однако в картошкинскую калитку никто не ломился. Казанджий заглянул во двор. Здесь все свидетельствовало о недавнем пожаре. Едва заметный дымок поднимался от останков сарая, на земле, в тенистых местах еще не высохли лужи, на земле валялись пустые ведра, одним словом, во дворе царил тот хаос, который всегда характеризует место, в котором случилось несчастье. Однако лица людей, собравшихся на пепелище, не были угрюмы или хотя бы озабочены. Напротив, они светились каким-то отчаянным ликованием. Только физиономия Шурика сохраняла привычное для нее выражение отстраненного покоя. Легкая, ничего не значащая улыбка, вернее, усмешка играла на его губах.

Шурик сидел на скамейке возле крыльца, а вокруг теснились соратники. Рядом на скамейке, крыльце, табуретах разместились Толик, близнецы, Даша Плацекина, сам Плацекин. Мамаша хоть и не сидела, а стояла поодаль, сложив на груди морщинистые руки, но всем своим видом показывала, что она тоже «в деле». Увидев голову Ивана, выглядывающую из-за забора, Шурик махнул ему рукой, приглашая войти.

– Вот и летописец пожаловал, – заметил он.

Все радостно загомонили, словно только и делали, что ждали появления Ивана.

– Теперь, можно сказать, все в сборе, – продолжил Шурик. – И я хочу сделать важное сообщение. Дело в том, братья, что очень скоро нам предстоит расставание.

– Как?! Почему?! – послышались недоверчивые голоса.

– А потому, братья, что я вообще покину этот мир.

– Убьют тебя, что ли? – со свойственной ему прямотой спросил Толик Картошкин.

– Убьют не убьют, – спокойно ответствовал Шурик, – но вроде того…

Услышав подобные новости, собравшиеся пришли в страшное возбуждение.

– Кто посмеет?!. Да мы за тебя!.. – завопили близнецы.

– …Любому башку оторвем! – вторил им Картошкин.

– Скажи нам, кто хочет с тобой расправиться?! – кричала Даша. – Я тому глаза выцарапаю!

Даже Плацекин, хотя и не выразил словами свое негодование, однако вскочил с табурета и взволнованно зашагал по двору. Только мамаша, не меняя позы, иронически взирала на Шурика.

– А не пора ли подкрепиться? – неожиданно заметил тот, резко меняя тему.