И сколько еще таких долгов?

Господи боже мой! Господи мой боже! Ане отчаянно хотелось убежать в другую комнату и позвонить Стасу.

А еще больше ей хотелось убежать и позвонить отцу. Если бы это было возможно.

— Олег Васильевич, — сказала Аня, — я правильно понимаю, что компания должна многим и очень многим?

— Да.

— И ни денег, ни активов у нее нет, потому что активы проданы компании SkyGate, а деньги от сделки попали не в Россию, а в оффшор?

Олег Васильевич кивнул.

— То есть если вместо того, чтобы сидеть здесь и угрожать, вы предъявите мне иск и обанкротите компанию, то вы окажетесь одним из сотен кредиторов, дерущихся за сомнительную честь поделить между собой обстановку вот этого кабинета, которая, хотя и роскошная, но на три миллиона не тянет?

Олег Васильевич откинулся на стуле и скрестил руки на груди.

— А ты быстро соображаешь, — сказал он, — для семнадцатилетней пацанки.

— Мне девятнадцать, — гордо сказала Аня. — Вы же не можете получить эти долги законным путем? А я не могу выплатить все долги, сколько бы я ни старалась?

— Допустим.

— Вы угрожаете убить меня, если я не верну долг. Ну так меня же все равно убьют? Не за первую половину долга, так за вторую.

— Это твои проблемы.

— Нет, это ваши проблемы. Потому что если вы меня убьете, денег у вас не прибавится. Только на убийство потратитесь.

Олег Васильевич разглядывал рыбок.

— Если вы не могли получить эти деньги два года, значит, ваш долг не так уж дорого стоит, — сказала Анна, — Предлагаю так: я возьму эти документы, и если они не врут, то в течение недели вы получите миллион. Договорились?

Олег Васильевич думал не более двадцати секунд.

— Договорились, — сказал он.

Он был уже около аквариума, когда Аня внезапно сказала:

— А у отца были безнадежные долги?

— А?

— Вы говорите, что убивают только за безнадежные долги. Так были ли люди, которые уже отчаялись получить от отца деньги?

— Аэропорт «Международный». Эдик Каменецкий. Он судился за долги. И проиграл.

* * *

Оставшись одна, Аня задумчиво прошлась по кабинету. Если бы в раю были кабинеты, то этот бы принадлежал не меньше чем Святому Петру.

Из кабинета вели три двери одна в приемную, а вторая — в переговорную комнату, тихую и безликую, с овальным стеклянным столом и светящимся потолком; за третьей дверью Аня ожидала найти туалет, но там был не туалет. Там был спортивный зал, с тренажерами, зеркалами и большим кожаным диваном. Диван, видимо, тоже числился как тренажер.

Ванная была дальше. Душевая кабина с электронными табло и водонепроницаемым телефоном походила на капсулу «Шаттла».

Аня вернулась в кабинет. Она отражалась в паркете, аквариуме и бронированных окнах. Худенькая, беленькая и в рваных джинсах. Зачем она перекрасилась в блондинку? Это Лиза, с которой отец был в «Ритце» три года назад, была блондинкой. А у вчерашней Марии были немыслимо короткие волосы и искусно растрепанная челка. Темно-коричневая, чуть посветлее, чем волосы самой Ани еще месяц назад.

Аня села в отцовское кресло. Оно располагалось на возвышении, и Аня поняла, почему человек, стоявший по другую сторону стола, казался ниже человека, который сидел. Некоторое время Аня изучала бумаги в ящиках, а потом подняла телефонную трубку и нажала на кнопку с надписью «Вика».

Секретарша вошла, улыбаясь дежурной улыбкой. Сейчас, когда мужчин не было, секретарша не так колыхала бедрами.

— У вас есть комбинация от сейфа? — спросила Аня.

— Нет. Во всей компании ее знал только Семен Аркадьевич.

Ане почему-то было страшно в этом кабинете. Каждую секунду казалось, что вот сейчас отворится дверь и войдет ее отец. Такой же бледный и холодный, как вчера.

Аня взглянула на часы.

— Мою машину ко входу, — сказала Аня, — и перенесите совет директоров на четыре тридцать. Где мои охранники?

— В столовой, — сказала секретарша, — обедают.

— Я выйду через переговорную. Не предупреждайте их, что я уехала.

* * *

Дверь отцовского «Мерседеса» была тяжелой, как люк бронетранспортера, и Бах из новых колонок звучал, как в консерватории. Было странно ехать и думать, что если бы отец не затеял менять аудиосистему, он был бы жив.

Было странно ехать в аэропорт всего через сутки после прилета.

По дороге Аня заехала в магазин. Ей надо было купить черные брюки и черный свитер, и тут выяснилась новая трудность. Во-первых, в магазине не принимали ее «Визу». Во-вторых, Аня вспомнила, что у нее на карточке довольно мало денег, а деньги из сейфа на даче она взять даже как-то не подумала.

Приемная генерального директора аэропорта «Международный» была сделана по последнему писку моды времен Московской Олимпиады. За длинной конторкой трудились сразу четыре секретарши. Дверь кабинета была отделана светлым деревом.

— Вы к кому? — спросила одна из секретарш.

— К Каменецкому.

— Вам назначено?

— Скажите, что приехал генеральный директор компании «Авиарусь».

Секретарша очень внимательно оглядела Аню, потом поднялась из-за конторки и скрылась в двери кабинета. Она вернулась через минуту.

— Прошу, — сказала она.

Эдуард Каменецкий сидел в кабинете за длинным столом черного дерева. Каменецкому было лет шестьдесят, он был большой и удобный, и напоминал надувного мишку с седой шерсткой на голове и внимательными серыми глазами. Завидев Аню, он поспешно полез ей навстречу, запутался в ножках руководящего кресла и чуть не упал.

— Анна Семеновна Собинова, — сказала Аня.

Каменецкий открыл рот и закрыл его.

— Понятно, — сказал Каменецкий. — Мои соболезнования… А… э… кто вас назначил гендиректором?

— Я — владелец контрольного пакета, — ответила Аня.

Каменецкий нерешительно хлопал глазами.

— И что же вас привело ко мне?

— У моего отца было много кредиторов, но только вы судились с ним. Вы проиграли и были очень недовольны. А вчера его убили.

Каменецкий помолчал. Аня смотрела на его седые волосы и широкое лицо, источенное морщинами, как старый комод — жуком-древоточцем, и думала, что ее отец уже никогда не поседеет. И у него никогда не будет столько морщин.

— Анечка, у вас… какой-то странный акцент. Вы…

— Последние годы я провела в Англии, — сказала Аня, — и я получила master of arts по экономике. Так что я знаю, кто такие кредиторы и что такое арбитраж.