Некоторое время спустя Богдан сидел в старом раздолбанном ПАЗе на пути к опасности и искуплению.

Начало сентября, но жарко и, как назло, ни одного дождя за два месяца. Автобус приближался к вахтовому посёлку Зелёный мыс, где Богдану была выделена временная квартира в одном из финских домиков с вентиляцией и отоплением. Их построили для рабочих, что были оставлены здесь для обслуживания станции. Эти домики, несмотря на тонюсенькие стены, поражали воображение. Импортная сантехника, унитазы и ванные, каких сроду не видел советский человек. Встроенная кухонная мебель и холодильник, регулирующийся свет и вообще всё, что нужно для комфорта. Посёлок Зелёный мыс находится в восьмидесяти километрах от атомной электростанции, где произошёл взрыв. Старенький ПАЗик мотался между Зелёным мысом, Чернобылем, Припятью и АС без устали и бесплатно развозил рабочих на смены и отвозил домой. Однако Богдан предпочитал жить в Чернобыле — туда и направился. Он был зачислен в личный состав Министерства внутренних дел Украины для осуществления охраны 30-километровой зоны бедствия и контроля за нелегальным проникновением посторонних лиц на её территорию. Несмотря на существующие законодательные ограничения проживания в районе Чернобыльской атомной электростанции, значительное количество гражданского населения вернулось в свои дома после отселения. А как вы хотели? Глубокий экономический кризис. Доходы семей резко упали. Как тут оставишь нажитое непосильным, за всю жизнь, трудом?

А мародёры? Были такие «смельчаки», которые, несмотря на радиацию, хотели поживиться тем, что «плохо» лежит. Из брошенных домов постоянно доносились визг бензопилы, грохот сбрасываемых радиаторов, ванн — черный и цветной металл вдруг поднялся в цене, звук бахающих дверей. Вывоз частей зданий, техники и одежды из магазинов и ресторанов, вещей из квартир, горшков и матрасов из детских садиков воспринимался как разграбление музея у тебя на глазах. Ты считал это достоянием всех, частицей прошлого, исторической ценностью, но кто-то жадный и бездушный решил, что это никому не нужно, а он, такой смелый и предприимчивый, может резать, вывозить, продавать.

Разве можно к этому привыкнуть? Об этом думал молодой юрист, глядя через окно автобуса на заброшенные дома, дворы, ресторан «Юбилейный», приборостроительный завод, детский садик «Капитошка» и заросшие тропы, ведущие к ним. Пусто. Мёртво.

Ан нет, вон кот рыжий! Откормленный… Красавчик!

Мертвая реальность, граничащая с живой.

Всё это время, начиная с апреля месяца, группы ликвидаторов смывали радиоактивную пыль с улиц, домов, деревьев. Жидкость, которой поливали всю зараженную местность, называли «бурда» — клейкая субстанция, прибивающая радиоактивную пыль к земле, склеивала её. Каждый день люди, машины и вертолёты распыляли «бурду» по территории АЭС. После того как она подсыхала, её скручивали, как ковёр, и хоронили в радиоактивных могильниках. В жерло взорвавшегося 4-го реактора было сброшено 500 тонн различных дезактивирующих материалов.

Вооруженные силы были оснащены специальным обмундированием. Гражданские ликвидаторы одевались в свою одежду. Защитой им служили сшитые свинцовые пластины толщиной 2–4 миллиметра и респираторы. Сверху надевались клеёнчатые фартуки. Вот и вся защита.

Когда случилась авария, планировалось, что всю опасную работу сделают немецкие, японские и русские роботы. Но из-за высокого уровня радиации электроника просто выходила из строя. Её заменили людьми. И каждую минуту, каждые 60 секунд завывающий звук сирены возвещал окончание смены, после чего на крышу реактора выходила другая пара «биологических роботов». Их называли «Вася» и «Петя». Четкое определение выполняемых обязанностей, расписанное по секундам: нашёл, поднял, донёс, бросил.

Всё это Богдан знал из курса подготовки личного состава МВД Украины, базирующийся в 30-километровой зоне катастрофы, вошедшей в десятку самых страшных. Хотя кто-то, может, так и не считает…

Визитная карточка 30-километровой зоны — пункт санитарной обработки (ПУСО). «Копачи» — офицеры внутренней службы, проверяющие транспорт на радиацию, — остановили ПАЗик, полили «бурдой» колёса.

— Товарищи, прошу всех выйти из автобуса и пройти через измеритель уровня загрязнения тела, — устало скомандовал молодой безусый, но, видимо, очень серьёзный и ответственный лейтенант. Народ послушной змейкой потянулся к измерителю. Аппарат похож на проём двери, где на боковой стороне на уровне глаз прикреплены две пластины.

— Вот так, становимся лицом сюда, руки на датчики кладём, загорается лампочка — чисто. Следующий.

За считанные минуты прошли все пассажиры передвижного домика, худо-бедно защищавшего от радиационной пыли.

«Тот, кто провёл какое-то время внутри зоны, воспринимает это, как обыденность, — подумал Богдан. — Привыкли? Да разве можно к такому привыкнуть? Просто потеряли чувство опасности. Раз не умер сразу, значит, не страшно…»

Некоторое время ушло на получение жилья, оформление документов, ознакомление с должностными обязанностями и правилами техники безопасности. На следующий день предстояла поездка в город Припять на атомную электростанцию, на её четвертый блок, где, собственно, и произошла катастрофа.

Как только Богдан вошёл в штаб для очередного прохождения инструктажа — каждый человек обязан был подписать соответствующий документ, из которого следовало, что он знаком с тем, что находится в зоне с повышенной радиацией, и согласен добровольно находиться тут с риском для здоровья, — он почувствовал что-то неладное.

Убелённый сединой крупный подтянутый офицер с синими, как васильки, уставшими глазами и белыми бровями снисходительно наблюдал за красивой девушкой, увешенной фотоаппаратом, видеокамерой, каким-то не то коричневым, не то красным шарфом и сумкой через плечо. Она, активно размахивая руками, похоже, ругалась с ним.

— Никуда вы меня не отправите! Не посмеете! Я не пойду. Не поеду. Вы понимаете, что это для меня значит? Я журналист, и для меня не существует опасности. Люди здесь работают, живут, в конце концов, а я…

— … а вы, милая, едете домой.

— Нет. Вы не можете! — она вдруг обессилено опустилась на стул и глубоко вздохнула. — Поймите же, наконец, это очень важно для меня. Без этого материала вся моя работа коту под хвост.

— Надежда, м-м-м, — офицер заглянул в бумаги, лежащие перед ним на столе, — Андреевна, ну не могу я разрешить вам больше здесь находиться. Вы и так уже работаете тут два месяца вместо двух недель.

— Так я же не всё время. Я приезжала и уезжала. А потом, одной неделей меньше, одной больше… Только ещё одну недельку! Владимир Викторович, миленький, пожалуйста, — девушка умоляюще сложила ладошки перед собой.

— Нет. У меня дочь такого де возраста, как вы. Я не прощу себе, если что… А того, кто вам позволил находиться здесь так долго, под трибунал отдам. Сегодня же на шестичасовой автобус — и домой.

Удивительно было слышать, как такой категоричный отказ можно было произносить с таким теплом. Создавалось впечатления, что этот сильный мужественный человек гладит свою дочь по головке и жалеет, жалеет…