Змееныш, от греха подальше, спрятался в Ванин болотный сапог. А зоркий Березай, выкрикивая свое «Бобо!», уже тыкал в полночную сторону. Повернулись туда: наступали сумерки — уж Венера–зверяница[83]взошла на небосклоне, а выше чернела туча. И… туча как‑то очень уж скоро двигалась! Внезапно Ваня понял: это не туча — это…

— Крылатые змеи! — охнул мальчик. И в хорошие намерения змей как‑то не очень верилось… Если бы им надо было что‑то сообщить, послали бы одного, а тут… целые полчища: и летучие, и ползучие! Может, змеи соскучились и решили вернуть его в людинец? А Стешу тогда — в хрустальный гроб, Березая — в Лабиринт, а Златыгорку вновь приковать к столбу?!

И тут из летней стороны показалась еще одна темная туча, помельче… Это что ж такое?! Глазастый Березай, глядя на юг, заорал:

— Волоны!

Действительно, огромная стая воронов летела сюда! Тоже воевать с ними?! Златыгорка разбежалась и прянула в воздух навстречу птицам, потом, оглядываясь на оставшихся, заорала, тыча пальцем в воронью тучу:

— Там соловушка! Там мой птах!

Маленькая серенькая пташка летела во главе стаи вещих птиц, каждая из которых что‑то держала в клюве… Тут Ваня разглядел что: пернатые стрелы! А десяток воронов несли, ухватив с разных концов, огромный лук, видать, Златыгоркин! А еще пяток тащили гусли–самогуды! Ну и ну! Вот так соловей! Вот так помощник! Как только он уговорил пустоперых?!

Златыгорка подлетела к птицам, которые несли ее лук, на лету перехватила его, и вороны тут же повернули вспять.

— Хоть будет чем отбиваться, — сказала Стеша Смеяну — и тот, широко улыбаясь, закивал: красавчик явно мало что понимал в происходящем.

Пять воронов пронеслись над вершиной, разом отпустив гусли, которые на лету поймала Стеша. Птицы со стрелами, скользнув над самой горой, сбросили пернатый груз на плато и поднялись в воздух, в ответ на «спасибо» каркая, дескать, нам тут с вами валандаться некогда, мы свое дело сделали и полетели до дому! Ваня с лешачонком мигом подобрали стрелы. Возвратилась Златыгорка, а на правом плече ее, заняв свое законное место, сидел соловей.

— Какой же ты молодец! — воскликнула Стеша, поглаживая соловушку.

— А где носит этого любителя утреннего пенья, коршун бы его побрал? — спросила пташка. Но ответа соловей не получил, Златыгорка, как бы не слыша, стала пробовать, остры ли стрелки, да тугой ли лук, да откуда ветер дует, да командовать, кому куда становиться… Смеяну велено было играть на гуслях — на рожке, дескать, умел наигрывать, сумеешь и тут.

— Но струны пока не теребить! Играть по моей команде! — строго–настрого велела самовила. Неземной красоты пастушонок взял гусли и кивнул: лицо у него было напряженное, видать опасался, что не сумеет сыграть как надо.

Змеи с полночной стороны надвигались, Ваня разглядел своего сторожа Трехголового с длинномерным копьем, и Семиглавый летел рядом с ним, а позади них махали крылами одноглавые змеи.

Шеша в суматохе поскорее цапнул синий клубок, чтоб никто не отобрал. Переплут же, подбежав к медному столбу, что‑то там вынюхивал, а потом принялся рыть лапами землю — косточку, что ли, закопал и теперь ищет, подумал мельком Ваня. А крылатый пес подлетел к ставшим на изготовку и затявкал:

— Хоть вороны вам и подсобили, но деваться‑то вам всё равно некуда, только вниз!

— Ку–уда?! — удивилась десантница. — В зыбучие пески, что ли?

— Нет, ниже… — отвечал хорт. — В самый низ.

И Переплут рассказал, что медный столб как раз и соединяет верх с низом, где‑то в столбе должен быть ход — туда, — и черный пес стегнул хвостом по песку, указывая направление. А потом продолжил, поскольку, де, дверцы в столбе что‑то не видать, значит, ее песком занесло, видать, этим ходом давно не пользовались, остается одно: разрыть песок вкруг столба и разыскать дверку.

Решили, что Ваня со Стешей будут наперебой подавать Златыгорке стрелы, а Березай с Переплутом попробуют покамесь отрыть ход… Чувствовалось, что дело это ох нелегкое: кто его знает, сколь сюда песку‑то нанесло…

А первые ползучие змеи уже высунулись из обрыва, чуток опередив летучих — копье Трехголового, чиркнув по мочке Ваниного уха, воткнулось в землю. Мальчик потер палец о запекшуюся змеиную кровь на свитере, помазал ухо — и боль унялась.

А вот и сам Ванин сторож, — а с ним и Семиглавый, — оба с растопыренными крылами, с налитыми кровью гребнями, обрушились на плоскую макушку Златой горы.

— Мы окружены! — крикнул соловей то, что и так было ясно. Ваня сказал посестриме:

— Мы‑то без крыльев, а вам с соловушкой нужно спасаться! Всех‑то ты на себя посадить не сможешь: поэтому бери Стешу и — летите… А мы, как отыщется дверь, — тоже убежим.

— Еще чего выдумал! — осердилась десантница. — Я тут останусь!

А Златыгорка и отвечать побратимушке не стала, взмахнула, как дирижер, палочкой–стрелой — Смеян тут же ударил по струнам, гусли заиграли разухабистую мелодию и… все пустились в пляс! Ползучие змеи встали на хвосты и принялись извиваться, как ручьи в горах, летучие взмахивали крыльями и тяжеловесно трясли головами — у многоглавых они стукались одна о другую, видать, многократно увеличивая полученное изображение. Большинство летучих не успели приземлиться и в воздухе исполняли плясовые движения, очень похожие на брачные танцы журавлей. Но и отгадчики загадок не смогли удержаться — и принялись выделывать такие коленца! Десантница при этом еще и ухала, как филин! Да что! Златыгорка со Смеяном тоже ведь плясали: она — трепака, он — гопака. А Березай с Переплутом — один вприсядку, другой, кружась в собачьем вальсе, — попрежнему рыли песок, который летел во все стороны. Соловей, пританцовывая в воздухе на манер белой Виды, чуть в пасть к летучим змеям не залетал, но последнюю черту всё ж таки не переходил. Даже Шеша, стараясь не сронить клубок, червяком извивался по земле. И тут крылатый пес тявкнул:

— Вот она!

Все, танцуя кто во что горазд, бросились к столбу — из песка показалась верхняя часть двери. Златыгорка, хоть и экономила стрелы, всё ж таки держала пляшущих змей на расстоянии, Смеян наигрывал пастушеские мелодии, все остальные принялись помогать землекопам.

И вот высвободили дверцу из песка. Она была низкая, полукруглая, и вся испещрена какими‑то надписями, в которые песок набился. Но главное: у дверцы не было ни ручки, ни замочной скважины. Как ее отпереть?! Ваня попытался кинжалище просунуть в щель — но дверь не подалась, он испугался, что лезвие сломается — и отступился.

— Может, надо слова какие‑то произнеси»? — закричала десантница, по–цыгански тряся плечами.

— То, что на двери написано, вслух сказать? — предположил Ваня, а девочка вытащила из рюкзачка убрус Василисы Гордеевны и принялась протирать им дверцу, стараясь вымести песок из буквенных прорезей.