Но из-за задержки с поворотом американского отряда, идущая концевой «Тюдор» была замечена с «Мелвина», самого правофлангового их эсминцев американской головной «завесы». Расследование показало, что на «Мелвине» ничего не знали о повороте англичан, зато приняли предупреждение о подводной угрозе. И, как изрек один из национальных героев янки, «пусть лучше меня судят двенадцать присяжных, чем несут на кладбище двенадцать могильщиков — всегда стреляй первым!» Разрывы пятидюймовых легли недолетом, на «Тюдор» сделали правильные выводы и поспешили погрузиться «от этих сумасшедших янки», тем самым, по мнению американцев, обозначив себя как врага. И в то время как «Мелвин» совместно с пришедшим на помощь «МакДермутом», бомбили «Тюдор», быстро обнаруженную сонарами, третий эсминец, «Хелси Пауэл», заметив «Тайрлес», атаковал немедленно. Британцы пытались передать опознавательные, помня об инструкции, не погружаться, чтобы не приняли за немцев — но уже вторым залпом «Пауэлл» добился прямого попадания в рубку лодки, затем еще и еще, и наконец, протаранил «обнаруженную немецкую субмарину», пока она не ушла на глубину. Только восемь человек из экипажа «Тайрлесс» успели выскочить наверх, и были подобраны эсминцем, остальные пятьдесят три погибли, как и весь экипаж «Тюдор». И лишь тогда американцы разобрались в обстановке.

После Уинстон Черчилль скажет, что это было символично, по пути на переговоры с СССР, пролилась английская кровь, от рук американцев. По утверждению биографов, он до конца жизни так и не простил бывшим союзникам «предательства общих англосаксонских интересов» — что, на взгляд «старины Уинни», было не меньшим грехом, чем мировой коммунизм.

А в это время на Германию…

…густо падали американские бомбы. Это началось с первых чисел декабря, но целями тогда еще были не города, а объекты ПВО — радиолокационные станции, аэродромы. Кажется странным, что тогда американцы еще гордились, «мы бомбим не мирных жителей, а военные объекты — в отличие от англичан, этих ночных убийц». Англичане же в оправдание вспоминали сороковой год — Лондон, Ковентри, Роттердам — «гунны начали первыми». Но сами же признают, что эти бомбежки английских городов оказались спасением для своей же ПВО, получившей передышку — если бы немецкие удары по аэродромам и авиазаводам продолжились в то лето еще две недели, у Англии бы закончились самолеты-истребители и пилоты для них. И ничто бы тогда не мешало немцам, завоевавшим господство в воздухе, сделать «Морского Льва» из плана реальностью, ничего не стоило бы тогда британское морское превосходство, применительно к отдельно взятому проливу Ла-Манш, ну а что из себя представляла английская сухопутная армия сорокового года, в сравнении с вермахтом, только что раздавившим Францию, это даже не смешно! Тем более, что большая часть техники и тяжелого вооружения этой армии было потеряно в дюнкерской катастрофе, и против немецких танков будущего Вторжения британское командование всерьез рассчитывало на обычные грузовики, наспех покрытые котельным железом, просто потому, что не было ничего другого!

Теперь настал час мести, за пережитый тогда страх. За норы в огородах — наспех выкопанные бомбоубежища. И за клетки из толстых стальных прутьев, которые ставились под стол — предполагалось, что если спрятаться там при бомбежке, то когда дом рухнет, тебя не раздавит, и спасатели смогут после откопать. Уже были разрушенные Гамбург и Эссен, и разбитые плотины на Рейне. Колбасники — бояться теперь, пришел ваш черед!

Американцы поначалу брезгливо сторонились такой меры ведения войны. Но решение уже было принято. Война была тотальной — и очень многие, надевшие генеральские погоны, сохранили мышление штатских политиков. Чтобы победить врага, надо заставить его электорат понять, что капитуляция, это самый лучший выход. И если в самом начале войны на Германию с самолетов падали миллионы листовок, по воспоминаниям современников, «обеспечившие потребность Рейха в туалетной бумаге на десять лет вперед», то очень скоро аргументы стали гораздо более убийственными. Мы разрушим твой дом, и убьем твою семью — чтобы ты, если тебе конечно повезло остаться живым, понял, нашей мощи противиться бесполезно — и сдался бы, на нашу милость, победителей.

В то же время бомбить города куда легче, чем военные объекты — просто невозможно сделать там столь же мощную ПВО. И экипажи бомбардировщиков, а значит и уровень собственных потерь — мизер в сравнении с численностью сухопутной армии. Так что выгоднее, устроить новый «верден» и слать домой похоронки сотнями тысяч — или заменить потери своих солдат, потерями чужого гражданского населения? Для любого политика ответ очевиден.

Считалось что В-17 в плотном строю сумеют отбить атаку истребителей. Война показала тщетность этих надежд — и существенным оказалось еще и то, что хотя плотный строй «летающих крепостей» действительно был трудной мишенью для немецких асов, сохранить его монолитность было практически невозможно, пройдя сквозь зону интенсивного зенитного огня.

Как сейчас — несколько сотен «крепостей» накатывались на обреченный город, «меркло солнце, и бомбы падали как дождь». Головные эскадрильи бросали тяжелые фугаски, стряхивающие дома с фундаментов, сносящие стены и крыши, выворачивая наружу легко возгорающееся содержимое комнат и чердаков. Вторая волна бомбардировщиков несла зажигательные бомбы и напалм. И меркло солнце от дыма пожаров, и зоны поражения на земле сливались в один очаг — а если пожары были особенно сильны, возникал «огненный шторм», единый костер шириной и высотой в несколько километров.

И бешено стреляли зенитки. В-17 были живучими машинами, и редко поражались насмерть прямо над целью — но многие были повреждены осколками и близкими разрывами, и отставали от строя. И тогда на них набрасывались немецкие истребители, до того кружащиеся вдали в ожидании — «будь как Хартман, белокурый рыцарь Рейха, набивай больше свой боевой счет», а сбивать подбитых одиночек намного легче и безопаснее, чем атаковать «коробочки» эскадрилий, простреливающие из крупнокалиберных «кольт-браунингов» каждую точку пространства вокруг. И асы люфтваффе брали с американцев цену, после рапортуя о десятках сбитых — вот только тем, кто на земле, это не помогало уже никак.

Ночью прилетали англичане, по той же схеме — фугаски, напалм, и снова фугаски, чтобы не давать тушить начавшиеся пожары. И стреляли зенитки, будто стараясь в ответ поджечь небеса, и устремлялись вслед бомбардировщикам истребители-ночники. И те из экипажей сбитых самолетов, кого брали в плен немецкие солдаты, могли считать, что им крупно повезло — попавших в руки толпе обычно забивали насмерть. Немцы, это законопослушный народ — скажите это тем, кто только что потерял своих родных, и свои жилища!

По городу каждую неделю — ценой потери нескольких десятков бомбардировщиков. На взгляд англо-американского командования, приемлемые потери! Надо же показать, и не одним немцам, но и русским, слишком много возомнившим о себе, истинную военную силу!

Встреча в Ленинграде. Из кн. Эллиот Рузвельт. Его глазами. (альт-ист.)

Если войны меняют ткань нашего мира, то дипломаты закрепляют эти изменения. Париж 1815 года дал Европе почти полвека мира, Версаль 1919 всего два десятилетия. Я хочу здесь рассказать о Договоре Великих Держав, одним из авторов которого был мой отец. Ленинград 1943 года и Стокгольм 1944 в значительной мере сформировали тот мир, в котором мы живем сейчас. Даже в незавершенном виде — и я часто спрашиваю себя, что было бы, проживи отец еще хотя бы десятком лет дольше? Наивно было надеяться, что участники Договора будут думать о соблюдении его условий больше, чем о собственных интересах — однако в том и состоит мудрость политика, построить такую систему, что подчиняться ей будет выгодно для всех ее ключевых участников.