Можно сказать, что человеку повезло. Ибо здесь тщательно регистрировалось абсолютно все, что могло быть расценено как проявление вольнодумства. Вот лишь два примера в доказательство этого. 26 мая 1939 г. новый начальник Особого отдела старший майор госбезопасности В.М. Бочков сообщает имеющиеся в этом отделе «данные» на слушателя Военно-политической академии им. Ленина П.И. Мирошниченко: «По имеющимся агентурным данным в 1932 году (!) был замечен в антисоветском высказывании. Эти агентурные данные в последующие годы ничем не подтвердились, повторений антисоветских высказываний за Мирошниченко не зафиксировано»18. Стоило воентехнику особой мехбригады (МНР) Ковалеву, подвыпив 12 сентября 1938 г. у лейтенанта Мантуленко, запеть под гитару песни собственного сочинения, как особисты спешат донести начальнику Политуправления РККА Мехлису, что песни эти были «о безвыходном положении начсостава в МНР»19. А песни должны, по мнению особистов, распеваться только на тему, подсказанную «вождем», «Жить стало лучше, жить стало веселее…».

Особые отделы и в 1939 г. продолжают держать под своим непосредственным наблюдением и повседневным контролем даже такие, казалось бы, далекие от их непосредственных задач сферы, как качество работы кафедр общественных наук и ученых советов. 7 сентября 1939 г. помощник начальника Особого отдела ГУГБ НКВД СССР обращается к Мехлису со специальной докладной запиской о «непорядках» в работе Ученого совета Военной академии моторизации и механизации им. Сталина20, а 17 октября этого же года уже начальник Особого отдела В.М. Бочков сообщает Мехлису о том, что качество лекций по основам марксизма-ленинизма, читаемых в Военной артиллерийской академии РККА, вызывает ряд нареканий среди слушателей, что лекции читающего на 5-м курсе батальонного комиссара Матаева «методически очень слабы»21. И никакого возмущения со стороны начальника Политуправления РККА тем, что сотрудники Особых отделов претендуют на роль главных методистов преподавания курса основ марксизма-ленинизма, не обнаружено. Как будто так и надо!

Всем своим поведением в воинских частях и военных учреждениях особисты старались подчеркнуть свое исключительное положение, нередко открыто игнорируя командиров и начальников. Комиссар Военно-хозяйственной академии РККА дивизионный комиссар М.П. Поляков 4 июля 1939 г. доносил Мехлису: «В разговоре со мной начальник академии т. Петуховский мне прямо заявил: «Служу в РККА 21 год честно, являюсь членом ВКП(б), а мне как начальнику академии не доверяют, так как никакой информации работники Особого отдела не делают»22.

В ряде случаев дело доходило до того, что даже назначение на командные должности особисты предопределяли в обход соответствующих командиров. На одном из заседаний Военного совета при наркоме обороны в конце ноября 1938 г. командир авиабригады Еремин заметил, что командиров полков, по существу, назначает Особый отдел. Мехлис немедленно подал реплику: «Почему командиров полков назначает Особый отдел?» И Еремин пояснил: «Материалы на командиров сосредоточены в Особом отделе, он выдвигает кандидатуру, а мы их представляем на утверждение. Рассмотрение списков сомнительных производилось в корпусе и у комиссара, а меня не пригласили (говорят, что такая установка была сверху). Считаю, это неправильным, так как деловую характеристику должен давать командир»23.

Особые отделы не терпели, если кто-то не соглашался с их политической оценкой поведения тех или иных лиц. В апреле 1938 г. в 26-м артполку ОКДВА особисты раскрыли, как они определили, «контрреволюционную группу», возглавлявшуюся бывшим курсантом полковой школы Коноваловым. Однако военный комиссар 26 сд Степанов, ознакомившись с донесением политотдела дивизии в политуправление армии, сделал вывод, что эта группа не являлась контрреволюционной, и квалифицировал ее, как простую воровскую группу, расхищавшую и сбывавшую красноармейское обмундирование. Это было расценено, как покушение на авторитет Особых отделов НКВД. И, очевидно, с их подачи уже 5 мая 1938 г. за подписью маршала В.К. Блюхера и члена военного совета дивизионного комиссара П.И. Мазепова издается приказ войскам ОКДВА № 096, в котором военком дивизии обвинялся в том, что «дал неправильную партустановку» и, предписывалось: «3. Военного комиссара Степанова, как не обеспечившего большевистского руководства, с должности военного комиссара 26 сд немедленно снять»24.

Таким образом, сотрудники Особых отделов на местах обладали огромной властью, и закрепленной различными нормативными подзаконными документами[36], и, особенно, реальной, основанной на всеобщем страхе перед ними. Но некоторым особистам и этого было мало. Они желали бы вообще избавиться от необходимости хоть как-то согласовывать свои действия даже с наркомом внутренних дел, а тем более обороны. Начальник УНКВД по Дальневосточному краю майор госбезопасности Г.Ф. Горбач 8 августа 1938 г. из Хабаровска телеграфирует Ежову: «Прошу разрешения производить аресты командиров, политработников, высказывающих явно пораженческие настроения, без Вашей предварительной санкции»25. Резолюции Ежова на выявленной телеграмме нет. Неугомонный Горбач не унимается и на второй день копию ее направляет Ворошилову26.

С осени 1939 г. круг военнослужащих, проверяемых Особым отделом ГУГБ НКВД СССР, несколько сузился. В документе начальника этого отдела от 2 октября 1939 г., адресованном заместителю начальника ПУ РККА, отмечалось как недостаток то обстоятельство, что «в запросах на проверку» не указывалась ее цель и включались военнослужащие, не входившие в номенклатуру ЦК ВКП(б): «Так как нами производится проверка только номенклатурных работников ЦК ВКП(б), в связи с их утверждением в должностях, – просьба в каждом отдельном случае указывать, на какую должность проверяемый Вами военнослужащий предназначается или в связи с чем военнослужащий, уже занимающий номенклатурную должность, проверяется»27.

Несмотря на такое некоторое «ослабление гнета», взаимоотношения между особыми отделами НКВД с Политуправлением РККА, с командованием и политорганами в военных округах в ряде случаев оставались довольно напряженными вплоть до начала Великой Отечественной войны. Судя по документам, в действиях особистов совершенно явственно просматривалась тенденция «подмять под себя» не только войсковые политорганы, но и Политуправление Красной армии. Не об этом ли свидетельствует официальное отношение (от 3 декабря 1940 г.) нового начальника Особого отдела ГУГБ НКВД СССР майора госбезопасности А.Н. Михеева в адрес также недавно назначенного начальника Главного управления политической пропаганды Красной армии (ГУПП КА) армейского комиссара 2-го ранга А.И. Запорожца: «Для оперативной надобности просьба дать указание о высылке нам списка всего личного состава ГУПП КА, отдельно по отделам, с указанием фамилии, имя и отчества, года и места рождения и занимаемой должности, звания, партийности, адреса местожительства, домашнего и служебного телефона»28. По-моему, из этого текста совершенно ясно, кто у кого находится «под колпаком».