Предложения он не закончил, потому что Иенс атаковал. Клинок Кея метнулся вверх, но доктор ударил внахлест и задел левое плечо противника. На серебристой рубашке расплылось красное пятно. Ледяной Герцог попробовал отступить, однако ноги его подломились, и он неловко шлепнулся на задницу.

– Как, вдохновение еще с в-вами? – хмыкнул Иенс.

– Всегда со мной, – выдохнул упрямец и стал подниматься.

На сей раз он сам пошел в атаку, что дало доктору возможность провести прекрасную комбинацию – из четвертой финт ударом по голове и удар по правому боку. Лезвие вспороло ткань рубахи, порез немедленно налился кровью. Кей снова упал.

Герда смотрела и не верила своим глазам. Это был не Иенс. Узкое сетчатоглазое насекомое просто не могло быть Иенсом. Иенс был сутуловатый, мягкий, нерешительный. Тот, кто наносил на мосту удар за ударом, держался прямо, двигался уверенно и резко: Герда почти ожидала услышать щелканье хитиновых сочленений. Еще Иенс был добрый, а этот не знал жалости. Кровь сочилась из десятка неглубоких ран на теле Кея, рубашка промокла от крови, а насекомое все не унималось, все прыгало в своей жуткой пляске. Люди в зале замолчали, только звенели скрещивающиеся клинки. Кей падал. Скользил в собственной крови и снова поднимался. А потом он уже не мог подняться, и Герда, выдрав руку из ледяных пальцев Фроста, вскочила. Она должна была остановить то, что творилось на мосту.

Она не успела совсем чуть-чуть.

Сердце Иенса пело. За все годы унижений, за всю муть, и голод, и мелкие ненужные заботы, и ссоры с Гердой, и прохудившиеся ботинки, и заплаты, и то, как смотрел на него белый лакей, – за все это он отыгрывался сейчас. Кей, как Иенс и предполагал, совершенно не умел драться. Слабое запястье и кисть, неспособная держать удар. Дважды Иенс скользил лезвием по неловко выставленному клинку противника, нанося уколы в грудь. Один раз закрутил шлегер Кея штопором – прием, который до этого он решался применять лишь в бою на рапирах, – и выбил оружие из рук мальчишки. Язык не поворачивался называть то, что возилось сейчас на коленях перед Иенсом, каким-то там герцогом.

В очередной раз не сумев подняться, Кей вскинул руку со шлегером в бледном подобии квинты. Иенс ударил сверху, резко и коротко. Клинок Кея отскочил, нанося рану хозяину. Из длинного пореза на лбу хлынула кровь, заливая упрямые глаза цвета сапфира.

– Сдавайтесь, – сказал Иенс.

– А как же мой сонет? – ухмыльнулся Кей.

Он все еще ухмылялся, хотя рука, стирающая кровь со лба, дрожала.

– П-перестаньте скалиться. Признайте себя п-побежденным, и я вас отпущу.

– Вы меня отпустите? Ну уж нет. Это я вас отпущу, когда мне надоест. – Коротко вздохнув и слизнув с губ кровь, он пожаловался: – Никак не могу уместить мысль в две строки…

– П-прекратите юродствовать.

– …поэтому умещу в четыре. Вот, слушайте. – Повысив голос, Кей продекламировал:

Ну что ж, раз грешить – то значит, грешить сполна!

А если шутить, то так, чтоб потом петля.

Я только надеюсь, что хватит на всех вина,

Пока мы в гостях у крысиного короля.

Ну как, нравится?

– Н-не особо.

– Еще бы. Ничего вы, Иенс, не смыслите в поэзии, как и в эпистолярном искусстве. – И негромко добавил: – Я знаю, что это не вы писали письмо. А кто писал, узнаю без вашей помощи. Так что признавайте себя побежденным и убирайтесь.

Кровь, текущая из раны на лбу, не могла притушить наглый блеск его глаз – и тут Иенса разобрало. Даже сейчас мальчишка был сильнее. Даже здесь, даже стоя на коленях, даже не умея держать в руках оружие, он смеялся и смеялся над ним, Иенсом, смеялся и не хотел остановиться.

Как бы сама собой рука Иенса метнулась вперед. Это не был один из тех приемов, которым учил его напыщенный мэтр Игле Канур в высоком зале дедовского особняка. Нет, так Бен Хромоножка развлекал публику на ярмарке, одним ударом разрубая бараньи туши. Лезвие пошло полукругом, блеснуло, под углом врезаясь в плоть и кость. Мальчишка не успел. Наконец-то он не успел, не успел даже выставить защиту, и Иенс хакнул, как хакал старый циркач, и его шлегер пропахал дорогу слева направо, от виска до верхней губы – конечно, не разрубленный баран, но тоже кое-что.

Кей завалился на бок. На месте левой половины лица у него было красное, смятое, мокрое. Кровь, перевалив горбинку носа, заливала правый неповрежденный глаз, и наконец-то его наглая синева перестала раздражать Иенса. Доктор опустил шлегер и отступил на шаг, не желая испачкать в крови ботинки.

«В подошве дырка, – тупо подумал он. – Носки будут совсем мокрые».

Он еще успел удивиться тишине – ни возгласа, ни дыхания, – когда под сводом раздался крик.

Крик был страшен. Часть файеров задуло. В воцарившейся полутьме с потолка с грохотом посыпались сталактиты. Иенса смело к заградительной решетке. Мимо пронесло закрученного вихрем пса и вцепившегося в поводок фон Бэка. С трибун послышались стоны и вопли задавленных, но Иенс не смотрел туда. Прижатый к ограде, он видел, как к телу Кея метнулась щуплая девчонка, и это было непонятно и жутко – потому что кричала именно она. Госпожа Война упала на колени рядом с убитым и, схватив его за плечи, затрясла что было сил. Затрясла отчаянно, словно надеялась разбудить. Иенс смотрел на нее с недоумением: ведь ясно же, что мертвого не разбудишь… Как будто расслышав его мысль, девчонка снова закричала. Этого крика Иенс уже не услышал, зато почувствовал. Его вдавило в железную сетку так, что, казалось, сейчас треснут ребра. Но решетка милосердно подалась, лопнула и, вывернутая с корнем, обрушилась в канал. Туда же полетел и оглушенный доктор.

– Ну зачем ты такой упрямый?! – простонала Госпожа W, утыкаясь лицом в холодное плечо мертвого.

Его плечо, впрочем, и при жизни было холодным, но теперь холод не приносил облегчения. Дафна не решалась открыть глаза, потому что кругом кишели крысы. Никого она не боялась и ничего, никогда – только крыс. Непонятно, из каких глубин памяти вынырнул этот страх.

Крысы сжирали все вокруг. Они уже съели подземную залу со всеми ее сталактитами и сталагмитами, съели канал, съели большую часть моста, съели воздух, свет, и даже темноту они тоже съели. Остался лишь маленький клочок, на котором лежал Кей. Дафна собралась с силами и подняла голову. Она не позволит съесть и его.

Крысы клубились, сплетались и расплетались, заполняя все вокруг. И они щелкали, попискивали, верещали. Шелестели.

– Мертвец.

– Труп.

– Мясо.

– Отдай его нам!

– Нет! – выкрикнула Дафна.

На кончиках ее пальцев вспыхнули огоньки. Огненная стрела пропахала в крысином клубке глубокую борозду, но края разрыва мгновенно стянулись. Клубок начал меняться, обретая очертания. Сросшиеся серые тела и хвосты. Семь огромных голов. Семь пар рубиново-красных глаз. Глаза уставились на Дафну.