Послышались удивленные возгласы. Потом проклятия. Вошедшие спрашивали друг друга, достаточно ли у них сил или стоит бежать за подмогой.

Ударом ноги госпитальер открыл третью дверь.

Кухня. Два человека. Ближайший появился из кладовки с блюдом яблок и сыра в руках. На нем был нагрудник. Рыцарь ударил его в подмышку, вонзив кинжал до самой рукоятки. Потом он повернул лезвие, но не стал выдергивать его, а просто отпустил. Раненый, захлебываясь криком, рухнул на колени. Когда второй сидевший в кухне ополченец поднялся из-за стола, на котором лежали шлем и два коротких меча, Тангейзер натянул тетиву лука и отпустил. Человек съежился и выставил вперед левую руку. Стрела пронзила его ладонь насквозь и буквально прибила его руку к груди. Он откинулся на стул, удивленно глядя на торчащее из груди древко.

Тангейзер положил лук и две стрелы на стол и схватил один из мечей. Раненый ополченец позвал на помощь. Он поднял правую руку, пытаясь защититься, и госпитальер что было силы обрушил на него меч, отрубив руку выше локтя. Лезвие оказалось острее, чем он ожидал. Крик о помощи превратился в бессвязные вопли, и Матиас, схватив со стола тряпку, заткнул своему противнику рот.

Затем, схватив ополченца за пришпиленную к груди руку, иоаннит поднял его со стула и потащил через всю комнату к двери. Его товарищ стоял на четвереньках, тяжело дыша и глядя на лужу крови, собиравшуюся под его лицом. Тангейзер прижал однорукого к стене рядом с дверью. Пробитая ладонь этого человека сдвинулась по древку стрелы дюймов на шесть ближе к оперению, а наконечник стрелы почти полностью вошел в верхнюю часть его груди. Рыцарь выдернул кляп. На губах раненого появилась розовая пена.

– Где две девочки? – спросил Матиас.

– Наверху. Они наверху, сударь. Наверху. – Молодой человек посмотрел на обрубок собственной руки и всхлипнул.

– С Жаном?

– Жаном? Да, я Жан. У меня пятеро детей. – Раненый покачнулся.

– Сколько людей наверху, с девочками?

– Двое, сударь. Жан и… Да, Жан наверху, но это не я, это другой Жан. Жан и… Дайте мне минуту, сударь, и я вспомню… Жан и… – Парень закашлялся, и изо рта его потекла красная слюна. – Это студенты, сударь. Я увидел их только сегодня утром. Я пришел сюда только за едой, сударь. И все. Только позавтракать.

– И поэтому твоя одежда пахнет дымом?

– Пожалуйста, не убивайте меня, сударь! Я даже не видел девочек. Пожалуйста, не убивайте меня.

– Закрой глаза.

Жан подчинился.

– Жан и Эберт, – сказал он спустя мгновение. – Да. Второго зовут Эберт. Не убивайте меня, сударь! Пожалуйста…

Тангейзер снова заткнул ему рот тряпкой. Потом он взмахнул мечом и перерубил запястье его левой руки, приколотой к груди. Удар ослабил наконечник стрелы, но не извлек его. Жан втянул в себя воздух для крика, и тряпка провалилась ему в горло. Матиас выдернул из его груди стрелу с нанизанной на нее кистью. Наконечник не деформировался. Сняв отрубленную руку с древка, госпитальер бросил стрелу на стол. Кисть его жертвы была горячей и потной. Он швырнул ее через дверь на лестницу. Снизу послышались проклятия.

Жан задыхался от попавшей в горло тряпки, но вытащить ее ему было нечем. Тангейзер вытолкнул его за дверь. Высокий, во весь пролет, потолок лестничной площадки позволил иоанниту замахнуться для третьего удара, расколовшего череп Жана от макушки до бровей. Матиас не стал бы наносить такой удар своим собственным мечом – слишком велик был риск повредить лезвие.

Кровоточащий скальп вокруг застрявшего в черепе Жана клинка представлял собой устрашающее зрелище. Госпитальер не стал извлекать меч из головы убитого, а просто перекинул мертвое тело через перила. Неизвестно, осмелился ли кто-нибудь из отряда милиции ступить на лестницу, но если нашелся тот, кто решился на это, окровавленное тело упало прямо на него.

Паника внизу усилилась. Тангейзер слышал, как кто-то говорил о пушке, а другой голос – о кавалерии. Если бы у них были доспехи, жаловался кто-то еще. Если бы у них было достойное оружие. Если бы их героическую службу должным образом ценили… Высказав все эти претензии, милиция отступила на улицу.

Рыцарь вернулся в кухню, где лежал уже умерший парень с сыром и яблоками, забрал свой кинжал и вложил его в ножны. Два яблока он сунул в карманы. Сыр же был залит кровью. Перевернув мертвеца на спину, Матиас выволок его на лестничную площадку и раздвинул ему ноги. После чего взял с кухонного стола лук со стрелами и второй меч. Одним ударом – словно лопатой – он проткнул гениталии трупа, так что острие меча глубоко вонзилось в доски пола, вставил окровавленную стрелу в лук и пошел на третий этаж.

Лестница, более узкая, чем предыдущая, оканчивалась небольшой площадкой с двумя дверьми. Обе оказались закрытыми. В глубине площадки с потолка свисала крышка люка, из которой спускалась прикрепленная к ней хитроумная складная лестница. Тангейзер посмотрел наверх. На чердаке было тихо. Выхода на крышу иоаннит не видел, но не сомневался, что он есть.

Остановившись у большой плетеной корзины с бельем, Матиас прислушался. Два мужских голоса доносились из дальней спальни, той, что выходила окнами на фасад. Ни крики Жана, ни вопли снизу не встревожили тех, кто все утро не обращал внимания на другие крики и вопли. Тангейзер снял с плеча ружье и проверил пороховую полку. Кто-то зарядил ружье, и даже колесико спускового механизма было заведено. Рыцарь положил ружье в корзину с бельем.

Потом он подошел к двери первой спальни и прислушался. Ничего. Повернув ручку, он распахнул дверь и натянул тетиву лука. Но перед ним была пустая разграбленная спальня. В воздухе витал запах флердоранжевой воды. Это, видимо, была комната Даниеля Малана. Осталась последняя дверь.

Тангейзер остановился. Перед глазами у него всплыло лицо Карлы. Он позволил ее убить.

Подумав, он пнул ногой дверь.

– Жан! Эберт! – позвал госпитальер. – Натягивайте штаны и выходите. Вас зовет капитан.

Мужские голоса смолкли. Затем послышался тихий, взволнованный шепот. Это были студенты, а не милиция. Они спорили, и голоса у них были виноватыми и встревоженными. И ни звука, похожего на голос Паскаль или Флер! Но молчание – обычная реакция на жестокость и насилие.

Наконец из-за двери послышался дрожащий мужской голос:

– Мы не можем выйти прямо сейчас. Мы сожалеем.

– Скажите капитану, что мы найдем его позже, – прибавил второй скрывавшийся в комнате молодой человек.

– Сожалеете? – Дверь задрожала от очередного пинка госпитальера. – Сожалеть будете после хорошей порки.

Раздался скрежет поворачивающегося в замке ключа.

– Послушайте, любезный, – в голосе из-за двери проступили властные нотки. – Мы не члены вашей милиции и можем поступать по своему разумению. Понятно?

С этими словами – видимо, желая усилить эффект – парень распахнул дверь.

Матиас уже занес руку с кинжалом, но вдруг узнал одного из молодых актеров, которым он устроил вчера трепку в таверне «Красный бык». Юноша тоже его узнал.