Нам пришлось перенести наш ящик «Аква Виты» назад в кузов, чтобы все могли поместиться в кабине грузовика. И это было непросто сделать – мы же могли вызвать подозрения. Перед этой операцией между нами разгорелась негромкая дискуссия – а не достать ли пару бутылок и не выпить ли их. Даже я был не против. Но открыть ящик – это значило показать Агате и ее подопечным, что у нас есть вода.

– Стоит им увидеть, – сказала Жаки, – вы знаете, что произойдет. Она объявит это собственностью коммуны, поделит между своими фаворитами, и наш неприкосновенный запас улетучится.

Я ждал, что Алисса примется спорить с Жаки – альтруизма в ней достаточно, чтобы смириться и с таким вариантом. Но она промолчала. Может быть, злясь на меня, она распространила свою злость и на весь остальной мир?

Мы согласились, что можно будет остановиться и открыть ящик, когда мы отъедем достаточно далеко. Но теперь, когда колеса шуршат по асфальту, Генри наотрез отказывается делать привал.

– Мы же почти доехали. Что толку тормозить? Еще часик продержимся, а?

– Конечно, можно и подождать, – неожиданно говорит Гарретт, который как-то незаметно переметнулся на сторону Генри.

А поскольку никто не хочет показать, что он слабее десятилетнего ребенка, все принимают предложение Генри.

– Но если ожидание растянется больше, чем на час, я буду долбить тебя по башке, пока ты не остановишься и не дашь нам выпить воды, – заявляет Жаки.

Я был бы счастлив, начни она делать это прямо сейчас, но предпочитаю не высказываться на этот счет.

Я смотрю в окно машины. В воздухе висит густая едкая дымка. Вся Южная Калифорния укрыта одеялом дыма от пожаров. Рассвет агрессивно-малиновый, а солнце, поднявшееся над кромкой гор, бордового цвета – скорее кровавая луна, а не солнце.

Музыку мы не включаем. Вместо этого переключаемся со спутниковых на местные станции. Большинство из них либо не выходят в эфир, либо передают только экстренные сообщения, по сути, одно и то же. Все это мы уже знаем. Эвакуационные центры загружены на полную мощность, и люди вынуждены направляться в резервные. Одним словом, обычный треп. Но мы продолжаем слушать радио, потому что мне интересна локализация пожаров. Три пожара бушуют далеко на востоке, причем один полностью заблокировал дорогу на Большое Медвежье озеро. Два пожара в Кастайке угрожают перекрыть пути к тамошнему озеру, куда устремились миллионы людей из Лос-Анджелеса.

Одно сообщение касается помощи, которую власти собираются сегодня оказать прибрежному населению. Но трудно предсказать, насколько успешной будет эта новая попытка. Я представляю себе, что это Вторая мировая война и берега Нормандии штурмуют американские морские пехотинцы, но с водой вместо оружия. Чтобы организовать такую операцию, нужны месяцы. Планы – это одно, возможности – совсем другое.

– Если на берегу есть свежая вода, может, стоит поехать туда? – предлагает Генри, не знающий, через что каждому из нас уже пришлось пройти.

– Рули и не оглядывайся, – говорит Алисса, которой не хочется ничего объяснять.

В акведуке мы провели не больше получаса, после чего выбрались на бегущую у подножия гор дорогу, достаточно далеко от цивилизации и блокпостов. Наконец мы подъезжаем к знаку, который гласит: «НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЗАПОВЕДНИК АНДЖЕЛЕС». Ниже – красный плакат: «Высокая опасность возгорания». Они еще нам объясняют!

Похоже, совсем недавно здесь был блокпост – стоят пластиковые барьеры и конусы, но все сдвинуто в сторону, и не видно ни одного солдата. Вероятно, их перебросили туда, где в них больше нужды. Мы продолжаем ехать, а дорога начинает петлять.

– Теперь недалеко, – говорю я. – Миль десять. Смотри, слева будет грунтовка. Езжай помедленнее, ее легко прозевать.

– У меня голова болит, – жалуется Гарретт, словно голова болит у него одного.

– Это от дыма, – говорит ему Алисса, хотя головы у нас болят, скорее всего, от обезвоживания. – Приедем, дам тебе таблетку от головной боли.

– В убежище такие есть, – говорю я, обращаясь в ее сторону, но она даже не реагирует. Ей противно находиться со мной в одной машине.

Конечно, если бы все было наоборот и она подглядывала за мной с помощью дрона, мне было бы приятно. Если бы она, конечно, надо мной потом не смеялась. Хотя, наверное, мне бы тоже было не по себе.

Дай она мне по башке за эти старые дела – и на этом бы все закончилось. Но, как мне кажется, сейчас ей не до этого. Как, собственно, и мне – у нас дела поважнее, и глупо волноваться из-за того, что было сто лет назад. Но уж такой я есть – глупец, да и только. Идиот.

– Мы эту дорогу ищем? – спрашивает Жаки через пятнадцать минут.

– Да, – отзываюсь я, хотя на сто процентов и не уверен. Но скоро мы все узнаем. –   Поворачивай, – говорю я Генри.

Тот сворачивает с асфальта на узкую грунтовку. Грузовик едва проходит между стволами деревьев, а сама дорога – сплошные кочки и выбоины. Рессоры поглощают худшие из толчков, но, все равно, мозг, кажется, колотится о внутренние стенки черепа. Гарретт стонет, умоляя Генри ехать помедленнее, но Генри и так не гонит.

– Что ищем? – спрашивает Генри.

– Переедем через гребень холма, потом спустимся в долину, – говорю я. – Будет каменистая гряда – речные отложения. Около нее поворачиваем направо и едем около трех километров.

– И там мы все увидим?

– Мы ничего не увидим, – отвечаю я. – В этом вся фишка. На то оно и убежище, чтобы его не было видно.

Через десять минут мы добираемся до речных отложений, и я облегченно вздыхаю – грунтовую дорогу я выбрал правильно. Генри поворачивает, и мы едем по каменистой тропе, огибая валуны и рытвины. Наконец подъезжаем к вывороченному стволу дерева – в его мертвых переплетенных корнях я вижу красную ленту. Лента не просто застряла, она привязана. Это – знак.

– Стоп! – говорю я Генри. – Приехали.

Мы выбираемся из машины, и я веду всех вверх, на берег высохшей реки. Мы углубляемся в лес, и через сотню ярдов я останавливаюсь.

– Пришли, – говорю я.

– Куда? – спрашивает Жаки. – Я не вижу ничего, кроме деревьев.

– Оно что, под землей? – спрашивает Гарретт.

– Нет, – отвечаю я.

Я стою и жду – кто же все-таки заметит первым.

Первой заметила убежище Алисса. Она негромко вскрикивает и показывает рукой:

– Вон там! Оно отражается.

И бежит вперед, ярдов десять. Мы следуем за ней.

По мере того, как мы подходим, иллюзия рассеивается, но только потому, что зеркало загрязнилось.

Вход в наше убежище представляет собой небольшую конусообразную конструкцию; ее зеркальные стены наклонены так, что отражают не приближающегося человека, а стволы деревьев. В высшей степени удачный способ маскировки.

– Слушай, – говорит Жаки. – А оказывается, твоя психованная семейка достойна любви и обожания!