Отец вздыхает и, нажав кнопку питания, чтобы отключить изображение, бросает пульт на приставной столик.

– Может быть, завтра вечером. Сегодняшнее волнение вымотало меня.

– Да, я тоже очень устала.

Папа медленно поднимается со стула, забирая свою грязную кружку.

– Ты точно в порядке? Ты выглядишь немного… взволнованной.

– Я в порядке. Эй, во сколько ты собираешься уехать завтра утром?

– Наверное, как обычно. До шести, в любом случае.

– Мне стоит поехать с тобой, раз уж Джона никуда не поедет.

Отец смеется.

– Несколько швов на лбу не удержат его вдали от «Дикой Аляски», даже если он пока не может летать.

– Точно. Ладно.

«Отлично». Я поджимаю губы.

Отец бросает на меня еще один любопытный взгляд.

– Что ж, хорошо тогда. Увидимся утром.

– Ага.

Он замечает два чемодана, стоящие в дверном проеме возле кухни.

– Эй! Я же говорил, что они найдутся!

– Ага, они нашлись, – бормочу я себе под нос.

Рассказать ли ему, что сделал Джона? Какая-то часть меня хочет настучать на его золотого мальчика, но еще большая часть хочет сначала сама выслушать бредовые объяснения Джоны.

Кроме того, теперь это касается только его и меня.

Отец хмурит брови.

– Как они сюда попали?

– На такси. Как раз когда я возвращалась домой.

– Хмм… – Папа хмурится еще больше, словно знает, что это наглая ложь. Но потом он пожимает плечами. – Ну, теперь у тебя есть все твои вещи. Это замечательно. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, пап.

Он задерживается, чтобы одарить меня короткой, довольной улыбкой, а затем исчезает в своей комнате.

Я издаю дрожащий вздох, как только за мной закрывается дверь моей спальни. Джона получил по заслугам. Кроме того, я же не изуродовала его. И волосы отрастают. Если он предпочитает выглядеть так, будто ему самое место в пещере, и таскать за собой дубину, то ему не понадобится много времени, чтобы трансформироваться обратно.

Я начинаю распаковывать свои вещи.

* * *

Двести сорок четыре.

Кто-то пририсовал соски двумстам сорока четырем уткам. Это одна тысяча четыреста шестьдесят четыре соска, нарисованных вручную на кухне моего отца.

– Калла?

Я оборачиваюсь и вижу, что папа стоит в дверном проеме кухни.

– Привет! Я делаю нам кофе. Он почти готов.

Его удивленный взгляд переходит с меня на кофеварку, которая с шумом выпускает последние капли горячей жидкости из носика, а затем снова на меня.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Ага. Я не могла уснуть, поэтому решила подготовиться и поехать с тобой.

Папа изучает мои уставшие глаза, которые, кажется, не смогут замаскировать ни консилер, ни «Визин».

– Я тоже плохо спал прошлой ночью, – признается отец, и мешки под его глазами подтверждают это. – Держу пари, что, увидев Джону в таком состоянии, ты расстроилась.

– Ага, может быть.

Моя бессонная ночь связана с Джоной, но не столько с крушением, сколько с его потенциальным гневом, когда он проснется и обнаружит, что его обрили, подобно животному на ферме. Будет ли он смеяться над этим или мы вернемся к началу наших отношений – взаимной ненависти?

– В любом случае, я решила что могу начать день пораньше. С тобой.

– В этом нет ничего плохого. – Папа наливает себе чашку из кофейника и делает глоток. И начинает кашлять. – Сколько ложек ты положила?

– Столько, сколько было написано на упаковке. Он плохой?

Отец сжимает губы и качает головой, а затем отвечает сдавленным голосом.

– Он отличный.

Я одариваю его безучастным взглядом.

– Ты лжешь.

– Возможно, немного крепковат.

Он улыбается, делая еще один глоток, и отворачивается, чтобы спрятать гримасу.

– Мне жаль. Я не умею варить кофе. Тебе не обязательно его допивать.

– Ты шутишь? – Папа делает еще один глоток через силу, за которым следует звук притворного утоления жажды. – Моя дочь сделала эту чашку специально для меня. Я обязательно допью его, черт побери.

Я разражаюсь смехом, пока смешиваю свою чашку с соевым молоком и наблюдаю, как отец с усилием проглатывает остатки, чередуя драматические гримасы и дрожь всем телом.

Поставив чашку в раковину, он берет жилет и ключи.

– Ну, раз я не проснулся раньше…

Я выхожу за дверь следом за ним и направляюсь к его грузовику.

– Они симпатичные. – Он с улыбкой любуется моими красными сапожками от «Хантер» и кивает на красную фланелевую куртку от Джоны, перекинутую через мою руку. – И они сочетаются.

– Поразительно. По крайней мере, я наконец-то могу надеть что-то подходящее.

Я откопала свои любимые рваные синие джинсы, дополнив их серебристой трикотажной рубашкой с открытыми плечами и соответствующим кружевным бюстгальтером.

– Ты имела полное право быть расстроенной. К тому, как здесь все устроено, нужно привыкнуть.

«Мои проблемы с багажом не были связаны с Аляской, – хочу сказать я. – Они были связаны со спящим гигантом по соседству».

Оба наших взгляда падают на тихий желтый дом.

– Интересно, как он себя чувствует сегодня утром, – бормочет отец.

Он забирается в машину со стороны водителя, захлопывая за собой дверь. Двигатель оживает.

Я огибаю капот грузовика, не в силах отвести взгляд от дома Джоны. У меня перехватывает дыхание, когда мне кажется, что занавеска на кухне шевельнулась. Всего лишь чуть-чуть.

Но сейчас шесть утра. Джона еще не проснулся, уверяю я себя.

Но когда запрыгиваю на свое место и пристегиваю ремень безопасности, моя совесть не успокаивается.

Руки отца лежат на руле, но он не делает ничего, чтобы начать движение.

– Может, кому-нибудь из нас стоит заглянуть внутрь и проверить, как он там.

– Может, дадим ему поспать? Еще рано.

Кончики моих пальцев барабанят по колену в торопливом темпе, пока я смотрю вперед.

Я чувствую подозрительный блеск в папином взгляде, пока он рассматривает меня.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке, Калла? Ты ведешь себя дергано.

– Да? – беспечно спрашиваю я. – Должно быть, это кофе.

– Нет. Это началось вчера вечером. – Отец медлит. – Между вами двумя что-то произошло?

Я больше не могу этого выносить.

– Кроме того, что я обнаружила свой багаж на крыльце Джоны? – Это будет моим официальным оправданием, когда меня будут расспрашивать о моем преступлении.

Глаза папы расширяются.

– Твой багаж был у Джоны?

– Спрятан под одеялом.

Отец вздыхает в отчаянии.

– Этот сукин сын… Я поговорю с… О, похоже, уже встал, – кивает он в сторону двери Джоны, которая открывается.

Мой желудок сжимается.

– Я схожу к нему позже и удостоверюсь, что он. – Папины слова затихают, когда на крыльце появляется застывший Джона в тех же штанах и футболке, в которых он и заснул. Мы слишком далеко, чтобы разглядеть зашитую рану на его лбу.

Однако я нахожусь не так далеко,