Ректор, уподобившись гигантскому гусю, сунул морду под крыло и затих.

– Уснул, – довольно кивнул Морис и потянулся. – Линька у его вида начинается с приходом холодов и длится около недели. Все это время дракона лучше не трогать и даже на глаза не попадаться. Слышал еще, что из-за этого процесса они не могут менять форму на человеческую или вообще любую другую.

Я новым взглядом окинула мерно вздымающуюся гору золотистой чешуи. И впрямь, если присмотреться, можно заметить темные проплешины.

– И долго он может так продрыхнуть?

Морис пожал плечами:

– Понятия не имею. Но, думаю, мы бы успели заскочить в буфет.

Пока он говорил, большая часть однокурсников уже свалила, остались самые стойкие, морозоустойчивые и, говоря честно, запуганные. Тут, как по заказу, еще и метель поднялась, и я тоже сладко зевнула.

– Эй, не спать! – Морис пихнул меня в плечо. – Олени приснятся, затопчут.

– Да не сплю я, хватит драться!

Я пихнула его в ответ и вдруг заметила за его плечом стул со скрючившимся на нем парнем. Точнее, сверху парнем, а ниже пояса – белой змеей с темным узором на шкуре. Хвостом он обвил стул и устроил голову на обнимающих спинку руках.

– Знаешь его? – спросил Морис.

– Угу. Назвался Ицли.

Морис внимательно его изучил и кивнул.

– Надо о нем разузнать побольше. А то крутятся тут вокруг… всякие.

Я мысленно посочувствовала этому Ицли, но на повестке дня стояла более важная задача.

– Это ведь метеобашня? – спросила я, указывая на означенное строение, немного покачивающееся на ветру.

– Вроде да.

– Я видела в окне Ма и Чо. Готова поспорить, что вся эта катавасия с погодой на их совести.

– И че? – вполне по-огрски отреагировал кракен. – Они взрослые мальчики, сами дел наворотили, пусть сами с ними разбираются. Хотя, погоди… Если эту заваруху устроили они, а они часто были замечены рядом с нами, – по мере разматывания мыслительной цепочки голос Мориса становился все напряженнее, – то, когда Миллхаус разберется, что к чему, он нас сожрет. Всех скопом! Казематами уже не отделаемся!

Меня передернуло при слове «сожрет». После истории с Рэнди я твердо решила стать вегетарианкой, а то кто знает, какой студент сегодня провинился и кого сейчас разделывают на кухне? Стейк, приготовленный из филе бедра Чо, политый соусом из мозгов Ма? Тошнота подкатила к горлу, и мне пришлось пару раз вдохнуть холодный, колючий воздух, чтобы прийти в себя. Миллхаус Дрей продолжал беззаботно посапывать, но, если погода успеет резко поменяться с зимы на лето, можно будет смело готовить свою филейную часть на нужды голодающих студентов.

– То есть нельзя, чтобы Миллхаус их там застал, плохо будет не только ограм, но и многим другим, и нам в числе самых первых, – заключила я, и Морис выразительно посинел.

– И что делать?

– Вытаскивать их! Ты знаешь, где вход в эту башню?

– Там же, где и выход, – пробурчал Морис, которого перспектива подставляться из-за чрезмерно активных братьев-огров не радовала. – Рит, это обязательно?

Я серьезно кивнула.

Мы сбежали с лётного полигона, на котором остался только один спящий студент, и частично заметенными тропами подобрались к чахлой лесополосе, офигевшей от смены климата. К тому моменту я перестала чувствовать пальцы на ногах, а голые ляжки стали красными, как у вареного рака. Если удастся не простыть, это будет чудо. Радовало только, что по мере отдаления от открытой местности ветер становился тише и самую малость теплее. Морис протоптал для меня тропинку между деревьями, и угрожающая тень метеобашни нависла над нашими головами. В целом она была похожа то ли на пережиток средневековой крепости, то ли на давно не крашеный маяк. Внизу окон не было, и перед нами предстала голая стена из серого камня с печально облупившейся темной штукатуркой.

– Как попасть внутрь? – спросила я.

Морис что-то тихо забормотал себе под нос, потом хлопнул в ладоши и повернулся ко мне:

– Есть несколько вариантов: главный вход, подвальная дверь и запасной выход.

– А какой из них не увидит ректор?

Я обернулась, но отсюда спящий ректор казался всего лишь темной глыбой на горизонте.

– Давай тогда в главный.

Мы обогнули башню, вполголоса матерясь от ощущения тонущих в сугробах лодыжек, а Морис, между прочим, в сапогах! А я в унылых лоферах. Внутрь башни я стремилась вот прям всей душой и телом.

Морис впереди остановился и кивнул в сторону утоптанной дорожки, ведущей к крылечку, красиво оформленному мхом и многолетними цветами, стойко переживающими новый ледниковый период. Подход, стало быть, протоптали Ма и Чо, и на том им спасибо. Но приблизившись, мы с Морисом одновременно охнули. Я не знаю, что наверху вытворяли огры, но по всей башне шла глубокая трещина.

– Нам точно конец, – обреченно выдохнул кракен.

– Утешайся тем, что не только нам.

– Я вспомню об этом, когда ректор будет по одному выдергивать мне щупальца.

Дверь была приоткрыта, почти от самого входа начиналась винтовая лестница, выглядящая так, будто начала ржаветь еще при царе Горохе. В другой ситуации я бы встала на дыбы, но наверх не пошла, но какой был выбор? На адреналине мы поднялись в мгновение ока. Тяжелая дубовая дверь, которая, по задумке архитектора, должна была закрывать нам проход к комнате дежурных метеорологов, валялась рядом, раздробленная в щепки. Внутри же бушевал вихрь из дерущихся огров.

– Отдай! – разобрала я единственное членораздельное слово среди рычания и яростных воплей. Огры сцепились насмерть, пытаясь отобрать друг у друга большое, блестящее позолотой блюдо. Блюдо так часто меняло хозяина, что почти превратилось в золотистый росчерк, мельтешащий перед глазами. Я моргнула и потрясла головой.

– Чего это с ними?

Морис попятился под защиту дверного проема и оттуда предположил:

– Насколько мне известно, их племя традиционно промышляло разбоем и войной, так что им по природе свойственна любовь ко всему, что похоже на ценную добычу. Сомневаюсь, конечно, что тарелка из золота, но смотрится вполне себе ценно.

– Ты, я смотрю, тоже к золоту неравнодушен, – припомнилась мне история с перстнем, который Морис «пожертвовал» на изгнание дуллахана.

– Можно подумать, ты равнодушна, – обиделся Морис.

– Никогда не понимала страсти к цветным металлам, только если в ломбард потом закладывать, – хмыкнула я и без перехода рявкнула: – Прекратить!

Змеи приняли боевую стойку, и в комнате все превратилось в камень. Ма и Чо застыли живописной композицией, по-прежнему вцепившись в эту проклятую тарелку.

– А это ты зря, – обреченно вздохнул Морис, – тут же центр управления погодой. Был…

– Упс, – только и смогла сказать я, когда тарелка, избежавшая превращения в камень, выскользнула из каменных пальцев Ма и с прощальным грохотом рухнула