— Мне бы не хотелось их называть, — опять засмущался граф. — И вообще, говорить об этой особе я не должен был с дамой, но, надеюсь, вы мне простите, ведь я так беспокоился о вашей судьбе. Что же касается мотивов, то, судя по всему... как бы поделикатнее выразиться... Арман Гийом был связан с этой особой... планы они строили в расчете на женитьбу вашего прадедушки на экономке, с тем чтобы после смерти старого графа завладеть его состоянием. Но поскольку женить графа не удалось, после его смерти эта особа оказалась для Армана Гийома опасной и он... Нет, не подумайте, я не хочу напрасно бросать тень на невиновного человека. У нас есть основания в этом не сомневаться. А пани графиня при своей молодости и неопытности... может стать жертвой еще одного преступления этого человека...

Ах, каким неотразимым был Гастон, когда вот так, запинаясь, давился словами! Врожденная порядочность не позволяла ему порочить человека, каким бы подлым тот ни был. Боюсь, давая мне понять, что стремление Гийома жениться на мне ради денег никогда не позволит самому Гастону сделать мне предложение. Ну уж нет, этого я не допущу!

И осторожно приступила к делу.

— Должна заметить, дорогой граф, что я ожидала чего-то в этом роде, вы лишь подтвердили мои смутные предположения. Месье Дэсплен давал мне понять, что нельзя рассчитывать на порядочность и благородство господина Гийома, да и мне самой он с первого взгляда...

Стоп! Не надо врать. Вспомнилось, как с первого взгляда Арман произвел на меня сильное впечатление и я наверняка бы им увлеклась, не появись вовремя он, Гастон. Только когда это было... будет... ох, уж эти времена!

И я закончила неопределенно:

— ...с первого взгляда он вызвал у меня подозрения.

Гастон пылко воскликнул:

— Я счастлив, о пани, что моя новость не так огорчила вас, как могла бы, счастлив, что вы в некоторой степени были подготовлены...

Ах, как я люблю этого человека, как желаю, чтобы он отбросил церемонии и дал волю чувствам, которые я читала в его выразительных глазах. Будь мы в саду, я женскими уловками постаралась бы придать ему смелости, всегда ведь, располагая свободой движений, можно ненароком споткнуться и показать изящную ножку, можно нечаянно зацепиться за ветку дерева и позволить шпильке выскользнуть из прически, чтобы волосы рассыпались пушистым каскадом, как это было в те незабвенные времена, когда, оставаясь у меня на ночь, Гастон сам вытаскивал шпильки из моей прически и волосы покрывали всю меня с головы до ног, являясь единственной моей одеждой. А что можно предпринять, сидя за столом?

— Давайте перейдем в салон, — вскочила я, не обращая внимания на то, поел ли гость или еще не притронулся к кушаньям. — Или нет, лучше в кабинет, ведь могут понадобиться какие-нибудь документы, да и окна кабинета выходят в сад.

Не нужны мне никакие документы, но авось, проходя анфиладой комнат, удастся споткнуться и появится предлог опереться на руку гостя...

Забыла я об одной мелочи, а именно: в утренние часы мой кабинет целиком находился в распоряжении Сажи. Так звали мою любимую кошечку, уже не очень молодую, действительно черную как сажа и чрезвычайно ко мне привязанную. Сажа, еще будучи котенком, облюбовала себе для утреннего сна цветок в большом горшке, стоявший на подставке в кабинете, и не было силы отучить ее от этой дурной привычки. Каждый раз перед тем, как свернуться клубком в большом цветочном горшке, кошка так уминала и нещадно топтала цветок, так энергично протестовала, когда ее стаскивали за загривок с логовища, что пришлось перенести цветок в другое место, а на высокую подставку положить сложенную в несколько раз старую ангорскую шаль.

И вот получилось так, что, входя в мой кабинет, я с силой толкнула дверь, которая со стуком ударила по подставке, и в тот же момент за открытой стеклянной дверью в сад громко взлаяла Дамка. А это моя любимая собака. Дама она та еще, обыкновенная дворняжка (не терплю комнатных собачек), плод коллективных усилий нашей пойнтерки и целой стаи бездомных кобелей со всей округи. Очаровательное создание, умная, безгранично мне преданная, ласковая и с потрясающим чутьем, Дамка считала своей святой обязанностью каждое утро обегать все поместье, дабы убедиться, что все в порядке, о подозрительном же непременно «докладывала» мне или своим любимчикам из дворни. И столько услуг нам оказала, что все ее полюбили, все уважали и ценили.

И вот теперь она громко гавкнула под распахнутыми в сад дверями кабинета.

Удар по подставке и собачий лай над ухом — всего этого было для Сажи уж слишком. Кошка взметнулась и с высоты подставки сиганула с гневным шипеньем на круглый стол посередине кабинета. С силой оттолкнувшись от него, свалилась нам под ноги, попутно когтями сдернув со стола скатерть, отчего с громким бряканьем и звоном на пол грохнулись парадный серебряный подсвечник и хрустальный подносик с хрустальным же графином и рюмками.

Спускаясь из коридора в кабинет по ступенькам, я уже занесла ногу над последней ступенькой, но не успела опустить ее, как Сажа подбила мне другую ногу, еще стоящую на второй ступеньке. Следовавший за мной Гастон, по всей видимости, тоже уже начал спускаться, так что не смог поддержать меня, а может, я ему помешала, судорожно вцепившись в его одежду. И мы, словно группа цирковых акробатов, вывалились, как на арену, в кабинет. Хорошо еще, что не вверх ногами.

Вот таким образом осуществились мои тайные помыслы, правда в несколько преувеличенном виде. И платье задралось, и шпильки из волос выскочили. Я сидела на полу, ошалело глядя на Гастона, шлепнувшегося на последнюю ступеньку лесенки с выражением полной прострации на лице. Надеюсь, однако, способности видеть он не утратил и мог разглядеть во всей красе и стройные ножки, обнажившиеся чуть ли не до бедер, и роскошные волосы, рассыпавшиеся в беспорядке.

Какое-то время мы оба остолбенело молчали, пялясь друг на друга. Потом меня прорвало и я закатилась от смеха. Гастон, пытаясь и в этой экстремальной ситуации соблюсти этикет и даже закрыть глаза, чтобы не видеть конфуза дамы, перестал с собой бороться и тоже разразился смехом.

Мы хохотали так, что от смеха слезы выступили на глазах, а перепуганная прислуга со всего дома сбежалась на шум. Первым примчался лакей Базилий и с силой затормозил на верхней ступеньке, по счастью, не свалившись на нас, с изумлением разглядывая господ, заходящихся от смеха посередине всего этого разгрома.

Внезапно я почувствовала, что смех Гастона принял какой-то другой оттенок — ага, проняло! Мне тоже расхотелось смеяться. И тут, к счастью, через стеклянную дверь из сада в комнату шагнул Роман.

Ему хватило одного взгляда, и он принялся распоряжаться. Я милостиво разрешила поднять себя с пола, теперь уже вполне воспитанно похихикивая и поясняя, что это все Сажа и Дамка. Боюсь, не удалось скрыть своей признательности виновникам катаклизма, не говоря уже о возмущении и осуждении. Дамку же я поклялась вознаградить ее любимым блюдом — заячьим паштетом.

Благодаря энергичным действиям Романа все в кабинете было приведено в порядок, мне закололи волосы и принесли нам кофе с новым комплектом хрусталя вместо разбитого. Тут выяснилось — нет необходимости представлять Гастону моего личного кучера. Гастон тут же заявил — они давно знакомы, он даже жизнью обязан Роману, когда тот доставил в Монтийи Сапфира, еще необъезженного, а он, Гастон, легкомысленно попытался на нем проехаться. Я предпочла не уточнять, когда же такое случилось.