– Затёртое всё. Цифры, буквы какие-то. Не то «Болин», не то «Волин». Не знаю таких.

Заведующая не сводила глаз с украшения:

– Теперь заберёте?

– Незачем. – Андрей вернул ценность. – Вы же его отмыли наверняка?

– Да. Спиртом протёрла, а потом три часа под проточной водой держала.

– Не теряйте только, пожалуйста. Вдруг законный наследник объявится?

– Да что вы! Не было у неё никого! На сцене жизнь прожила, о себе и не думала. А кольцо я хотела внучке на свадьбу подарить. Так это будет зимой. Зимой можно будет?

– Через полгода – вполне. Но узнайте на всякий случай точную стоимость. Не дай бог, вещь бесценная, а внучка будет носить без опаски. Случается, из-за этакой побрякушки жизни лишить могут.

– А ведь верно! – поразилась заведующая. – Вот что значит – профессионал! Об этом я и не думала. Но, товарищ следователь, скажите, пожалуйста, что случилось-то? Для чего здесь милиция?

– Ираида Михайловна проходила свидетелем по делу об убийстве, и мы обязаны проверить обстоятельства её смерти.

– Вот как? Неужто Ираиду убили из-за того, что она свидетельствовала против кого-то?

– Нет, конечно. Скажите, мужчина – шатен средних лет не приходил в ваш дом престарелых? Не искал её? Вчера Ираида Михайловна мне сказала, что его отсюда к ней в лечебницу отправили.

– Точно не приходил. Если б кто сюда приходил, дом жужжал бы до сих пор.

Поразмыслив, что узнал всё, что нужно, Андрей поехал на работу. Но решил сойти остановкой раньше, возле театра. В вестибюле напротив входа выставили портрет молодой Ираиды Михайловны, перехваченный траурной лентой. Андрей осмотрелся. Гардеробщица ловко водила спицами, что-то под нос приговаривая. Афиша сообщала, какой и когда будет спектакль.

– Скажите, – Андрей обратился к гардеробщице, – где мне найти заведующего?

– Восемьдесят шесть, восемьдесят семь, – считала женщина, перекидывая петли с одной спицы на другую. – По лестнице на второй этаж. Восемьдесят девять.

– Восемьдесят восьмую пропустили, – подсказал Андрей и пошёл к лестнице.

– Тьфу ты! – донеслось ему вслед. – Ничего я не пропустила! И чего только ходят? Раз, два, три…

Андрей прошёл вдоль ряда чёрно-белых портретов, с которых безучастно смотрели вдаль артисты театра, и застыл возле последнего. Портрет был раза в два больше прочих, к тому же цветной. Лысый раскосый мужчина не отвёл взгляда в сторону. Превосходство творца сквозило в глазах и ухмылке накрашенных губ, которые он прятал за изломанным жестом узловатых длинных пальцев. Андрей поднялся по лестнице и вошёл в кабинет художественного руководителя, имя которого значилось под портретом и на золочёной табличке двери.

– Приёмные часы по будням с шестнадцати тридцати, – сказал заведующий театром, сидя в полумраке кабинета.

Андрей приблизился и показал удостоверение. Заведующий встал, распахнул шторы:

– Понятно. Вы по поводу вчерашнего дебоша на премьере «Ромео и Джульетты»? Я уже устал повторять, что я – творец и имею право на собственное видение великого гения.

Андрей хотел было сказать, что пришёл по другому вопросу, но заинтересовался, что можно увидеть иного в Шекспире:

– С удовольствием послушаю вашу версию.

– Их, видите ли, возмутило, что Джульетта в моём спектакле – мужчина. Хотя, кстати, Шекспир нигде явно не указал, что Джульетта была женщиной.

– Как нигде? Откройте подлинник. С обозначениями полов у Шекспира проблем не случалось.

– Вы смотрите поверхностно. Как смотрит большинство. Но ведь Шекспир – великий гений, и потом, он не мог открыто сказать, что его Джульетта – мужчина. За это могли и на костёр в то время!

– За это и в наше время неплохо бы так же, – заметил Андрей.

– О темпора, о морэс, – Худрук презрительно скривился.

– Оставим нравы в покое, – ответил Андрей. – Что вы можете сказать про Ираиду Михайловну Певчик, актрису вашего театра?

– Ираиду кого? Да я не слыхал о такой. Кто такая?

– Она проработала в этих стенах более пятидесяти лет, и её портрет выставлен сейчас внизу в траурной рамке.

– Ах эта. Не пришлось.

– Значит, в театре не планировалось возобновить спектакль с её участием? Детектив по роману Кристи.

– Кристи? Вы что? Это же прошлый век. Какой прошлый! Каменный. Вопрос гендерного самоопределения – главный вопрос современности.

– Ну да. Ещё главный вопрос современности. Служит ли у вас в театре или служил раньше помощник режиссёра некто Сергей? Шатен. Высокий.

Худрук оживился:

– Сергей? Это значит Серж. Высокий шатен. Нет, в городе не припомню. Может быть, в области? Но тех я не знаю.

– Скажите, а знали вы, что актриса, которая, можно сказать, жила на этих подмостках, доживала дни в доме престарелых в полном одиночестве?

– Почему я должен об этом знать? – изумился художественный руководитель.

– Потому что вам не всегда будет сорок.

– Боже! Как же вы правы. Мало кто из великих перешагнул этот рубеж. Но, знаете ли, слава жестока. Сегодня ты обласкан овациями, а завтра сидишь всеми забытый в пустой квартире.

– Слава – да, но вы – собратья по стезе? Наверняка есть какой-нибудь День театра или День актёра там, ну я не знаю.

Худрук ничего не ответил. Андрей вышел из здания театра, не в силах преодолеть гадостное ощущение, вспомнив, как погас вчера взгляд Ираиды Михайловны, едва она поняла, что съёмок не проводилось. Как повесили спесивые головы её золотые драконы, как волочились нелепо по асфальту её деревянные каблуки, когда она шла с последней в жизни прогулки.

Алексей ждал в коридоре.

– Пальцы сошлись сто процентов, – докладывал он, пока Андрей открывал кабинет. – Фотография, смотрите, фотомонтаж, здесь Ираида будто Иванова, да? В дом престарелых с фотографом заезжали, так что всё зафиксировано. Хотел спросить, Андрей Анатольевич, можно полный осмотр комнаты до вторника отложить?

– Смотрю, у тебя после морга настроение заметно улучшилось. – Андрей не разделял радости помощника. – Знаешь, а мне её жаль. Ты же видел её комнату в доме престарелых.

– А что там такого? Нормальная комната. Уютная даже.

– Уютная, да, – передразнил Андрей. – А теперь представь, что вокруг тебя в полутора метрах стены, дальше которых ты в своей жизни ничего больше не увидишь. Никто из близких к тебе не приходит, не делится новостями, потому что близких у тебя нет. Коллеги не навещают, потому что поглощены работой. Жизнь, которая для кого-то, ты точно это знаешь, там, за этими стенами, кипит продолжается, для тебя замерла в этой самой уютной, как ты её назвал, комнате. Ты сидишь и отмеряешь секунды до того, когда она остановится.