Лисицын остановил «хеншель» рядом с группой командиров, стоявших на асфальтовом покрытии шоссе. Их было непропорционально много, по сравнению с построенными в шеренгу красноармейцами. Но увидев этих людей с близкого расстояния, я всё сразу понял. Там присутствовали три человека в польской форме, один из которых был Ежи Топеха, и четверо артиллеристов. А собственно командиров, относящихся к полку, было трое, включая и подполковника Ломакина. Перед тем как выйти из кабины автомобиля, я распорядился:

– Лисицын, сейчас забираешься в кузов, находишь там синий фибровый чемодан и приносишь его мне. Я буду рядом со стоящими перед строем командирами.

После отданной водителю команды я выбрался из кабины и сразу же подошёл к подполковнику Ломакину. Он попытался, вытянувшись по стойке смирно, доложиться, но я его обнял и, похлопывая по спине, заявил:

– Не нужно слов, подполковник, и так всё ясно! Задачу твой полк выполнил отлично! Спасибо лично тебе и, конечно, всем бойцам и командирам полка.

После Ломакина я подошёл к Ежи Топехе и крепко пожал ему руку, при этом воскликнул:

– Ежи, я очень рад, что ты жив! Что не попал под эту страшную бомбардировку города!

– Так это благодаря вам, пан генерал! Если бы вы согласились на приглашение полковника Дзибальского, то я и Тадеуш Коссинский обязательно пошли бы с вами в ресторан. А там то да сё, и мы бы остались ночевать в Острув-Мазовецка. А так после встречи с вами мы с полковником Коссинским выехали в отряд Беса (хорунжего Ражевского). Его отряд сейчас дислоцирован недалеко от города, в деревне Малки, и мы были разбужены звуками жуткой бомбардировки города. А когда туда подъехали, то были потрясены видом щебёночного поля на месте города Острув-Мазовецка. О полковнике Дзибальском и людях из его бригады так ничего и низвестно – наверное, все погибли под бомбами германцев.

– Соболезную, Ежи, мы тоже понесли от фашистов громадные потери! Вон видишь, сколько ребят осталось после боя с гитлеровцами, а было их больше двух тысяч. Реки слёз теперь будут пролиты русскими женщинами! Ты-то какими судьбами здесь?

– К вам полковником Коссинским направлен. Помощь нам нужна! В городе Миньск-Мазовецка в еврейском гетто началось восстание, к нему присоединились ваши русские военнопленные. Тевтоны заблокировали восставших и отбили атаку нашего третьего батальона, направленного им на помощь. У германцев есть бронетехника, и наши добровольцы вынуждены были отступить. Сейчас сложилась очень тревожная ситуация, немцы ждут подхода подкреплений, чтобы уничтожить восставших, а сил у третьего батальона недостаточно, чтобы деблокировать гетто.

– Чёрт… Конечно, Ежи, поможем, хоть этот Миньск-Мазовецка находится несколько в стороне от полосы нашего наступления. У меня как раз в том направлении действует группа капитана Костина. Он сейчас должен освобождать Соколув-Подлески. Как только с ним свяжусь, сразу же прикажу выдвигаться к городу Миньск-Мазовецка. Не волнуйся, деблокируем мы евреев в этом гетто. Зачем ты приехал, теперь мне понятно, а вот зачем тебе нужны сопровождающие, никак не пойму?

– Да это наши военные кинематографисты. Комитет спасения Польши сейчас очень большое внимание обратил на пропагандистскую составляющую нашей борьбы. Решено снять документальный фильм о том, как уничтожаются тевтонские захватчики. Вот полковник Коссинский и отрядил их со мной, чтобы я представил их вам. Заодно попросил, чтобы пан генерал разрешил производить киносъемку театра военных действий.

– Ну что же, пропаганда дело хорошее! А кино сейчас первое из искусств! Разрешаю, пусть снимают, только единственная просьба, чтобы эти ребята под пули особо не лезли. Контрпропаганда нам не нужна. А сейчас пускай достают свои киноаппараты, скоро им представится возможность заснять впечатляющее зрелище разгрома двух немецких дивизий. И немалую роль в этом сыграли построенные здесь красноармейцы. Вот про этих бы героев снять фильм, но ты передал очень тревожную информацию, а значит, опять этих ребят придется бросать в бой. Никак не получается у них стать киногероями.

Мой план красиво провести построение героического полка накрывался медным тазом. Опять нужно было действовать – гнать свои подразделения, чтобы спасти людей из гетто. Для этого, прежде всего, нужно было связаться с Костиным, чтобы нацелить его группу не на взятие Соколув-Подлески, а спешить на помощь нашим польским союзникам. Если группа Костина завязла в бою за город, то нужно выводить из схватки механизированные подразделения. Оставив для уличных боёв в Соколув-Подлески одну роту мотострелкового батальона. Естественно, если в городе много немцев, они долго не продержатся. Значит, что? Значит, придётся вот этих ребят, выживших в адской бойне, опять посылать в очередную мясорубку. И делать нечего – резервов больше нет. Маршевая рота, которая сейчас потрошит совместно с трофейщиками гаубичных артполков раскуроченную немецкую технику, это никакой не боевой резерв. Только вчера сформированная из бывших пленных, эта рота не вызывала у меня доверия. Одно дело охранять пленных или из укрытия вести огонь по уже обреченным гитлеровцам, а другое столкнуться лоб в лоб с немецким солдатом. Вот ребятам Ломакина я верил, они доказали делом свою стойкость и преданность родине, а вот бывшим пленным доверия особо не было.

Решив для себя, что дальше буду делать, я начал действовать. Своеобразный митинг после моего приезда начался, и сейчас перед строем красноармейцев держал речь замполит 525-го артполка, и это дало мне возможность, обращаясь к подполковнику Ломакину, спросить:

– Сергей Викторович, у тебя рация далеко? Не говори мне, что оставил радиста в блиндаже, не поверю!

– Товарищ генерал, естественно, я не могу оставаться без связи, даже когда идёт торжественное построение полка, вдруг поступит приказ из штаба дивизии немедленно выступать. Радиостанция и радист находятся в ста метрах отсюда, вон под тем деревом.

И подполковник показал мне на росшее неподалёку дерево. Я пригляделся и только тогда увидел сидевшего на пеньке человека, а в метрах в десяти от него располагался свежевырытый окоп, из которого выглядывало несколько голов в касках, торчал ствол станкового пулемёта и длинное дуло противотанкового ружья. Да… подполковник всё-таки стопроцентный профессионал и даже в такой обстановке предусмотрел возможность нападения фашистов. И замаскировано всё шикарно, я из кабины «хеншеля» не увидел не то что человека под деревом, а даже недавно вырытого окопа.

Естественно, я похвалил подполковника за предусмотрительность и хорошую маскировку позиции. А затем, глядя прямо в глаза Ломакину, сказал:

– Ты молодец, подполковник, чувствуешь, что обстановка меняется стремительно, в любой момент может поступить приказ опять вступить в бой с фашистами. Я вот хотел дать твоим ребятам отдохнуть, прийти в себя, но обстановка, чёрт её возьми, не позволяет этого сделать. Придётся после этого построения загружаться в грузовики и следовать в Соколув-Подлески. Сколько всего человек у тебя в полку осталось?

– Сто девяносто восемь человек, из них почти половина легкораненые. Тяжёлых пятьсот семьдесят человек мы отправили в железнодорожный госпиталь. Спасибо за присланные грузовики, без них вообще труба была бы.