Кот, словно подслушав мысли хозяйки, высоко подпрыгнул и отфутболил яркий клочок прямо ей под ноги.

Яна, ещё не веря своим глазам, нагнулась и подняла с пола… скомканную обёртку от конфеты. Целлофановую. С подложкой из тоненькой алюминиевой фольги.

«Откуда это?..»

Мысль метнулась вспугнутой птицей, заставив Яну застыть от мгновенно накатившего страха. Неужели нашли? Семь лет прошло, вот ведь неугомонные. Значит, этот ключ им настолько важен? Что он вообще такое?

– Откуда это?

Она сама не заметила, как произнесла это вслух.

– Это? – дочка улыбнулась щербатым – зубы менялись – ротиком. – Там сладкая штучка была. Вкусная. Я её купила.

– Где купила?

Дети в ханьских семьях часто получали от родителей за примерное поведение по паре цянь на сласти, и семья Ли исключением не была. Юэмэй, как и её сверстники, тоже бегала в базарные дни на рыночную площадь и покупала кусочки сушёных фруктов. Но конфет там точно в продаже не было. Яна едва вообразила, как некий попаданец вроде неё выложил на прилавок кулёк конфет, чтобы заработать немного местных монет на пропитание, как дочь сказала нечто такое, отчего земля у матери ушла из-под ног.

– Я взяла денежку и пошла на рынок, – совершенно бесхитростным тоном проговорило дитя. – А ты перед этим рассказывала, как у тебя дома кушали шоколад. А мне так захотелось его попробовать! И тут смотрю, красивая такая лавка, и тётенька продаёт сладкое, оно так вкусно пахло. Тётенька отошла, а я взяла вот эти, яркие, и положила денежку, целых пять цянь. Потом смотрю, а лавки той нет, я на нашем рынке. А сладкое у меня в руке осталось, вот. Там внутри такое коричневое было, очень вкусное. Это шоколад, да?

Сказать, что в голове у Яны произошло полное смятение – значит, ничего не сказать. Вместо стройных логических построений бурлила дикая каша из самых разных мыслей, подчас между собой не связанных. «Пять цянь… Логика как у Карлсона, у которого настоящими деньгами были пять эре… Господи, куда занесло мою дочь?.. Неужели способность к попаданству – наследственная?.. Что делать? Что мне делать?!!»

– Это шоколад, – Яна механически понюхала фантик и уловила знакомый запах. – Да, доченька, это шоколад… У тебя ещё осталось?

– Не-а. Я всё съела. Хочешь, я тебе покажу, где я это купила? Я могу найти, я пробовала, и у меня получилось.

Эти слова произвели эффект взрыва. В том смысле, что взорвался котелок с бурлящей кашей, в который превратилась голова Яны.

«Господи, только этого не хватало…»

– Мам, ты чего? – дочка заметила наконец, что с мамой творится неладное. – Я сама удивилась, что так могу.

– Папе пока не говори, ладно? – едва слышно проговорила Яна. – И вообще, никому не говори. Это будет наш с тобой секрет.

– Хорошо, я никому не скажу.

Разговор был прерван появлением Хян и Гу Инь, которые привели смущённых и непривычно тихих близнецов. В империи было принято детям до пяти лет позволять буквально всё, терпеть все их выходки. Но на следующий после праздника пятилетия день сразу же, без скидки на возраст и прочее, затягивали в жёсткий корсет из великого множества правил. Яна крепко подозревала, что такой метод воспитания – сегодня ребёнку запрещалось почти всё, что разрешалось вчера, а наказание за непослушание полагалось в виде битья – порождал в итоге вот те самые «миллионы китайцев с лопатами». Беспрекословное подчинение рождалось из жестокого слома психики в детстве. Поступить так со своими детьми Яна не могла, потому обучение правилам поведения в обществе начиналось с пелёнок.

Определённые запреты и ограничения, «это можно, а это нельзя», внушались малышне сразу. Близнецы били чашки своими шаловливыми и неловкими ручонками, но уже знали, что это плохо, мама обязательно заставит убирать осколки и запретит слугам помогать маленьким хулиганам. Юэмэй к пяти годам хорошо знала, как полагается себя вести. У мелких интеллект ещё не включился, но базовый принцип «натворил – отвечай» они к своим неполным двум уже усвоили… Мысли о детях вернули Яну в реальность. Нужно рассадить мелочь за столиком, пока служанки будут заниматься сервировкой. Нужно разложить снедь по чашкам и достать из футляра костяные палочки для еды – принадлежность главы семьи Ли, которой больше полувека от роду. Юншань ел дома только ими, а мыть, прятать в ящичек и доставать их – можно сказать, привилегия матери семейства. Нужно проследить, чтобы рукомойник был полон воды, а чистые полотенца висели на крючочках. И ещё – мужа с работы нужно встретить с улыбкой. Юншань обязательно узнает о приключении Юэмэй, но не раньше, чем она сама досконально во всём разберётся. Может, это и неправильно, но Яна почему-то считала своим долгом не поднимать тревогу раньше времени.

Жена была растеряна и чем-то потрясена, хотя старательно маскировала охватившие её чувства. Наивная женщина, от кого она пытается это скрыть? От мужа, изучившего её вдоль и поперёк?

В другое время он бы обязательно порасспросил её на этот счёт. Что такого могло случиться, что любимая не в себе? Не заболел ли кто-то из детей? Нет, вроде все с виду здоровы и веселы. Даже Ляншань, за день намахавшийся молотом и уставший. Кстати, ему ещё идти к старухе Чжан, которую уговорили учить детвору истории и правильному написанию знаков. За это пожилой женщине родители учеников платили вскладчину. Немного, но и то семье прибавка, деньги лишними не бывают. Бейши – захолустье, учителя не рвутся сюда ехать, а плодить безграмотность не хочется. Люди выкручиваются как могут… Нет, жена как обычно улыбалась ему и детям, пыталась рассказать что-то весёлое, но в её глазах Юншань видел тревогу. Произошло нечто, смутившее покой её души и нарушившее гармонию жизни.

К едва уловимому запаху жасмина, бывшему неотъемлемой частью её существа, примешивалась тоненькая струйка другого запаха.

Юншань хорошо знал, как пахнет страх.

Двух лет ещё не прошло, как жена едва не ушла к предкам после тяжёлых родов. От неё тогда пахло смертью. Врач, приготовивший снадобья, тогда лишь покачал головой, велел всей семье собраться вокруг неё и рассказывать ей… да что угодно, лишь бы это было добрым и хорошим. И лишь когда тяга к жизни пересилила у неё тягу к смерти, настало время снадобий. Но запах своего страха Юншань запомнил на всю жизнь.

Оказывается, страх жены имел точно такой же запах.

Чего она боится?

Немного поразмыслив, Юншань решил отложить расспросы на более подходящее время. Если он не ошибся, жена сама ещё точно не знала, что происходит, и была напугана этим. Она непременно расскажет. Чуть позже, когда точно будет знать, что говорить. А пока её стоило отвратить от невесёлых мыслей. Он знал отличный способ, как это сделать.

Жена сразу после свадьбы изобрела нечто вроде церемонии по разлитию чая в чашки, и с тех пор старательно её соблюдала. Горячая ароматная жидкость источала радующий обоняние пар, настраивая застолье на благодушный лад. Юншань бросил на жену многозначительный взгляд, от которого она смущённо порозовела и улыбнулась… В тридцать семь она выглядела моложе своих соседок, едва перешагнувших порог тридцатилетия. Толкла какие-то травы, заваривала и натирала этими снадобьями лицо и руки. А седина… Она есть, но на таких светлых волосах почти не заметна. Впрочем, Юншань чётко осознавал одну истину: жена останется для него самой прекрасной, любимой и желанной, даже когда беспощадные годы превратят её в сморщенную беззубую старуху. И она лет через двадцать наверняка будет смотреть на него, состарившегося и немощного, всё с той же нежностью. Это – на всю жизнь. Как приговор.