Мудрость, которая «…говорит нам, что мы ничто», проистекает из информационной насыщенности. Дофамин, анандамид и норэпинефрин превращают битовый поток сознания в потоп. Фильтры критической оценки рушатся, распознавание образов обостряется. Мы устанавливаем связь между явлениями гораздо быстрее, чем обычно. Но при всей этой мудрости существует общая тенденция столкнуться с неприятными истинами, которые мы долгое время пытались игнорировать. «[Экстаз] абсолютно безжалостен и совершенно равнодушен, — писал Джон Лилли. — Он преподносит нам уроки, нравятся они нам или нет»[426].

Каждый взгляд за облака напоминает о том, сколько еще работы нам предстоит сделать на Земле. Это и есть разгадка парадокса уязвимой силы. Экстаз не избавляет нас от человеческой природы, а, напротив, воссоединяет с ней. Именно благодаря, а не вопреки нашей уязвимости мы открываем границы своих возможностей. Японцы выразили ту же идею в концепции ваби-саби — способности находить красоту в несовершенстве[427]. Например, если ваза случайно разбивается, они не выбрасывают осколки и не пытаются замаскировать места склейки, а вместо этого берут золотой клей и старательно воссоздают вазу, любуясь ее уникальными трещинами, которые сделали ее еще прекраснее.

В песне Anthem ныне покойного поэта и музыканта Леонарда Коэна, возможно, величайшего современного комментатора этой темы, есть такие слова: «Звони в колокол, который все еще может звенеть. Забудь свое совершенное предложение. Во всем есть трещина, именно в нее проникает свет»[428].

Экстаз всегда соседствует с агонией — такова человеческая природа. Никакие действия не спасут нас от разбитой красоты этого путешествия, поэтому в ней должны быть трещины. К счастью, трещины будут всегда, поскольку, как напоминает Коэн, через них проникает свет.

В 2013 году Ларри Эллисон ничего так не хотел, как победить, несмотря ни на что. Основатель гиганта IT-отрасли Oracle и один из богатейших людей мира[429] потратил более 10 миллионов долларов на строительство самой быстрой лодки, когда-либо участвовавшей в Кубке Америки. Катамаран Oracle был оборудован футуристическими подводными крыльями, поднимавшими его над поверхностью воды и увеличивавшими скорость до 55 узлов. Катамаран побил все рекорды скорости для судов с ветродвижителем.

Но никакие технологии не помогли команде Oracle выиграть у новозеландского экипажа в первых шести гонках финала. Невзирая на сильнейшую команду программистов и инженеров, тщательно предусмотревших и перепроверивших каждую деталь, команда Эллисона была в одном шаге от проигрыша дерзкому выскочке киви[430]. Гонки просто пошли совсем не так, как предусматривали сложные компьютерные модели.

По сути, вся эта замысловатая техника затмила то, что шкипер Джимми Спитхилл понял инстинктивно: новозеландская лодка обходила их благодаря тому, что выбрала совсем другой ход. В парусном спорте самое сложное — идти в том направлении, откуда дует ветер. Легко плыть по ветру — любой, у кого есть каноэ и большой пакет для мусора, это подтвердит. Плавание против ветра требует точно балансировать несущую силу парусов с сопротивлением швертов (больших выдвижных плавников под днищем лодки).

В отличие от стандартного «высокого и медленного» зигзага команды Oracle, шедшей под углом 45° против ветра, новозеландцы в нарушение всех правил шли «низко и быстро» — под углом 50° или даже 60°. Благодаря этому их лодка поднималась на подводных крыльях из воды и шла вперед примерно на 30 процентов быстрее, чем самый быстрый из соперников. Конечно, им требовалось пройти несколько большее расстояние, зато с фантастической скоростью.

Проиграв шесть гонок и понимая, что терять больше нечего, Спитхилл перестал слушать Эллисона и выгнал его тактиков. В оставшихся гонках он пожертвовал точным расчетом курса против ветра, сосредоточившись на максимальном использовании возможностей подводных крыльев. Наплевав на традиционные представления и использовав весь потенциал своей лодки, он привел Oracle к победе в восьми гонках подряд и совершил тем самым величайший камбэк в истории старейшего международного соревнования.

Аналогичный выбор стоит перед нами и сегодня. Так же как добавление подводных крыльев полностью изменило представления о том, что можно сделать на воде (и над ее поверхностью), беспрецедентный доступ к экстазу изменил представления о возможном в нашей жизни. Переживание в измененных состояниях бессамости, вневременности, легкости и насыщенности способно ускорить обучение, содействовать излечению и существенно влиять на нашу жизнь и работу. Но чтобы реализовать большую часть этих преимуществ, мы должны пересмотреть тактику и изменить правила.

Подобно тому как древняя шкиперская мудрость предпочитала тактику «высоко и медленно» — лодку следует ставить прямо на курс к желанной точке назначения, даже если для этого придется идти против ветра, — мы тоже погружены в «высокую и медленную» культуру непрерывного целеполагания и линейного прогресса. Поэтому в США более половины дней оплаченного отпуска остаются невостребованными и мы противоестественно хвастаемся 60–80-часовой рабочей неделей (хотя производительность существенно падает после 50 часов). Мы превозносим страдания и жертвы, даже если приносимые ими победы ничего не стоят.

Сдача с таким трудом завоеванных позиций ради поиска измененных состояний на первый взгляд может показаться безответственной или как минимум крайне нелогичной. Спитхилл понял, что выигрыш в скорости за счет подводных крыльев настолько значителен, что, если не изменить навигационную тактику, он проиграет тем, кто это сделает. То же справедливо для экстаза. Исследования показывают, что этот опыт поднимает нас над обычным уровнем сознания и ускоряет движение вперед. Наша система образования, личностного развития и профессиональной подготовки до сих пор в значительной степени недооценивает этот факт. Трудно даже представить, насколько быстрее мы двигались бы и насколько большую площадь охватили бы, если бы сосредоточились на способах повышения продуктивности.