Лорану я не звонила по многим причинам. Самая главная из них та, что я безнадежная трусиха. Стараюсь всеми силами избегать конфронтации и неловких тем. Зато я отправила ему имейл. Сообщила, когда мы с Клэр будем в Париже, перечислила все даты и выразила надежду, что Клэр сможет увидеться с Тьерри. Разумеется, под этим я подразумевала: надеюсь, что Лоран как-нибудь решит проблему с Элис. Но этого, конечно, писать не стала.

Как бы там ни было, я постаралась выкинуть из головы все дурацкие мысли про дурацкого Лорана. Будто бросая вызов его мнению – и мнению всех французов, – я прошла в буфет, купила здоровенную пачку чипсов «Уокерс» с сыром и луком и тут же съела. Прямо из пакета. На людях. Ни один из моих знакомых французов до такого не опустился бы. Вот вам, с некоторым злорадством подумала я.

При виде меня мама расплакалась. Мне бы радоваться: как повезло, что меня любят! Но это один из тех случаев, когда хочется заныть: «Мам, ну что ты устроила?» И вот еще что удручает: мама была абсолютно уверена, что стоит мне выехать из Кидинсборо одной, как меня сожрут крокодилы или похитят торговцы живым товаром. Даже оскорбительно, что мама рыдает от облегчения, радуясь, что ее дочь чудесным образом уцелела во время поездки в ближайшее к нам иностранное государство. Если, конечно, не считать Ливерпуль. А что? Я просто пошутила.

Всего этого я, конечно, говорить не стала. Лишь обняла маму и опустила голову ей на плечо, радуясь, что я дома. Папа весело похлопал меня по спине:

– Здравствуй, девочка моя.

– Привет, пап.

Тут у меня самой слезы на глаза навернулись. Конечно, глупо так разнюниваться: я ведь уезжала всего на два месяца. Но я не такая, как моя одноклассница Джулс. Та поступила в университет далеко-далеко от дома, потом работала в Америке, а сколько стран объехала – и не сосчитать. Нет, такие штучки не в моем стиле.

По дороге домой я окидывала Кидинсборо критическим взглядом из окна машины. Вот здесь открылся новый ломбард, а вот там закрылось очередное кафе. До чего медленно все ходят! Вскользь подумала, не превращаюсь ли я в снобку, но дело не в этом. Если верить газетам (сама я в экономике не эксперт), у Великобритании дела идут хорошо, а вот Франция выезжает только за счет былых достижений. Но если сравнить любую улицу Кидинсборо с Рю де Риволи, этого не скажешь.

Впрочем, такое сравнение будет нечестным. Наверняка во Франции полно унылых и мрачных промышленных городков с неработающими заводами. Ржавые рельсы, грузовые машины…

Я наблюдала за женщиной, оравшей на младенца в коляске. На ней были сразу две футболки, обе одинаково грязные, и ни одна не прикрывала складок жира на животе, свисавших до самых легинсов. В коляске лежали набитые до отказа прозрачные пластиковые пакеты. Сквозь один просвечивала огромная упаковка чипсов.

Я поморщилась. Нет, все-таки я теперь неисправимая снобка.

– Анна! Только не говори, что превратилась в неисправимую снобку!

Мне позвонила Кейт. Как же я была рада ее слышать!

– Да! – прокричала я в ответ. – Ничего не могу с собой поделать! Это как-то само собой получилось! Я теперь ужасно противная.

– Во Франции все противные, – заявила Кейт авторитетным тоном человека, которому сделал выговор сотрудник парома во время школьной поездки во Францию в 1995 году. – Общеизвестный факт. Они собак жрут.

– Неправда! – возмутилась я. – Кто тебе сказал такую глупость?

– Ну, не собак, так лошадей или еще кого-то.

– Э-э… – протянула я.

– Жуть! Значит, это правда. Французы едят лошадей?

– Мы же едим коров. Так в чем разница?

– Кошмар! Это же просто отвратительно! А ты пробовала конину? Нет, ниже падать некуда!

Тут снобизма у меня поубавилось.

– Готовься, – объявила Кейт. – Вечером идем тусоваться.

Как хорошо вернуться домой!

Кейт без стука ворвалась в мою комнату, вооруженная фенами и щипцами для завивки. При виде меня подруга застыла как вкопанная.

– Ты чего? – спросила я.

– Сама не знаю, – пробормотала Кейт.

Можно подумать, я ее чем-то расстроила.

В волосах у подруги появилась яркая кроваво-красная прядь. Прическа жизнерадостной вампирши.

– Ты изменилась, – прибавила Кейт.

– Ну конечно, – заметила я. – В постели не валяюсь, кровью не рвет, и не рыдаю.

– Нет, даже по сравнению с тем, что было после больницы.

– Ну да, у меня теперь есть работа, и я не плачу в подушку каждое утро.

– Это да, – Кейт покачала головой, – но есть еще что-то.

Подруга открыла парикмахерскую сумку и со звоном выудила две бутылки водки WKD.

– Кейт, нам тридцать лет, – напомнила я. – Теперь необязательно протаскивать алкоголь в дом тайком. Папа сам с удовольствием смешает нам мартини бьянко – если, конечно, вежливо попросим.

– Тайком приятнее, – возразила Кейт. – А можно, я в форточку покурю?

Я закатила глаза:

– Давай.

Кейт закурила сигарету, влезла на мою кровать и пригляделась ко мне повнимательнее.

– Ты похудела, – укоризненным тоном заметила подруга.

Вообще-то, я сбросила много веса в больнице, но потом быстро восстановила потери: целыми днями сидела дома, предавалась унынию и лопала суперострую еду из KFC. А в Париже была так занята, что не замечала, что делается с моей фигурой. На меня это совсем не похоже. Но джинсы определенно стали свободнее. И все равно на фоне парижанок я чувствую себя толстухой. До чего же они изящные! Но я, видно, тоже подсознательно стараюсь соответствовать.

– Прямо знаменитая французская худоба, – покачала головой Кейт. – Наверное, ты теперь как они: много куришь и питаешься одними лягушачьими лапками и собачатиной.

– Кониной, – поправила я.

– Так я и знала! – взвизгнула Кейт.

Наверное, она вскинула бы брови, если бы не дешевый левый укол ботокса, в котором она, строго говоря, даже не нуждалась.

– Из-за мужчины ты так переменилась? – спросила Кейт. – Того самого, который шоколад делает?

– Нет. – И я отпила глоток водки. Она всегда была такой мерзкой? Не помню. – Лоран увидел мою ногу и испугался.

Кейт опустила бутылку.

– Правда, что ли? – уже совсем другим, серьезным тоном спросила подруга.

– Ну и ладно. – Я отхлебнула еще глоток. Вкус такой же противный, как у первого, но я выдержала. – Плевать.

– Вот козел! – возмутилась Кейт.

– Да нет, он не виноват. Просто у меня туфля свалилась, и он подумал, что заодно и пальцы ног оторвались.

Кейт помолчала, и вдруг мы обе разразились хохотом. Наконец подруга остановилась перевести дух.