Как ни странно это теперь звучит, поначалу у них с Ричардом и вправду была не жизнь, а мечта. Когда мальчики были маленькие, они усаживали их в свой «остин-метро», ехали в Корнуолл или Девон и проводили отпуск, прячась от дождя или жуя картошку на набережной. Жили они в симпатичном собственном доме. Свое дело Ричард открыл в Кидинсборо, так что фантазии о переезде так и не осуществились. Мальчики брали уроки музыки, занимались в футбольном клубе, приглашали в гости школьных друзей, праздновали дни рождения. Короче говоря, дела шли прекрасно, а если иногда Клэр закрадывались в голову мысли вроде: «Неужели это все и больше ничего не будет?» – она от них отмахивалась. Многие люди фантазировали о лучшей жизни, особенно жены и матери в конце семидесятых и учителя в начале восьмидесятых. Короче говоря, эти приступы меланхолии совершенно естественны.

А когда мальчики поступили в колледж и уехали, Ричард закрутил интрижку с девушкой из офиса, а потом так терзался чувством вины, что Клэр решила: скорее всего, дело того не стоило.

В тот вечер, когда Ричард признался жене в измене, он пришел домой весь дрожащий и взмокший от пота. Клэр готовила салат с говяжьей солониной и майонезом. Только годы спустя Клэр в полной мере осознала, насколько терпеть не может солонину. Но мальчикам это блюдо нравилось, поэтому Клэр подавала его на стол каждый третий четверг на протяжении почти двадцати лет. Больше всего Клэр из того вечера запомнилось, как ни странно, чувство облегчения. Ричард рыдал и умолял ее о прощении, а у Клэр в голове крутилась только одна мысль: как хорошо, что больше не придется есть солонину!

А потом Ричард отважился поднять взгляд на жену. Он от всей души надеялся, что Клэр простит его или хотя бы даст ему шанс все исправить. Он был даже готов к тому, что Клэр в припадке буйной ревности бросится на него с ножницами. Но, увидев выражение лица жены, Ричард все понял. Постепенно до него дошло: роман мужа на стороне глубоко безразличен Клэр по одной простой причине – она его не любит. Да и никогда по-настоящему не любила. И тут чувство вины сменил гнев.

Клэр дотронулась до свадебного платья. На самом деле она любила Ричарда. По-своему. Насколько могла. Но этого оказалось недостаточно для брака. Тем не менее Клэр считала, что ей повезло: во время раздела имущества Ричард вел себя безукоризненно честно и не прибегал ни к каким уловкам. Кроме того, он всегда любил сыновей и уделял им много внимания. Почти всем подругам Клэр посчастливилось гораздо меньше. А ведь они выскакивали замуж в пылу страстной, вечной любви и искренне верили, что нашли свою половинку. Но с годами эти безумно влюбленные возненавидели друг друга и озлобились. Жизнь их была гораздо более несчастной, чем у Клэр и Ричарда. Возможно, с Тьерри дело тоже ничем хорошим не закончилось бы. При всех их классовых различиях и разнице менталитетов они бы тоже устраивали дикие скандалы, чтобы хоть как-то выплеснуть накопившееся недовольство, и портили бы нервы детям. А двух более благополучных и уравновешенных людей, чем Рики и Йен, найти трудно. И вообще, сейчас миром правит голый прагматизм. Так кто сказал, что вступать в равноправное партнерство с холодной головой неправильно?

И все же при одном взгляде на свадебное платье Клэр стало грустно. Прагматизм прагматизмом, а сердцу не прикажешь. Глядя на Клэр сейчас, все увидят в ней только облысевшую, исхудавшую больную женщину без бровей. Никому не придет в голову, что когда-то она была робкой невестой, или счастливо влюбленной девчонкой-подростком, или неудовлетворенной узкими горизонтами своей жизни домохозяйкой, или женщиной средних лет, которой очень даже пришлась по вкусу самостоятельная жизнь: больше не надо стирать мужские трусы и готовить обильные ужины.

А платье просто ужасное. Будь у Клэр дочь, та ни за что не согласилась бы выходить замуж в таком уродливом наряде. Клэр вздохнула. Хватит предаваться воспоминаниям. Лучше заглянуть в ящик с платками. Подруги надарили ей целую кучу красивых, нарядных платков, чтобы покрывать лысую голову. Клэр ненавидела все до единого. Трудно притворяться бодрой, когда тебя постоянно тошнит. Но подруги ничего плохого не хотели, лишь от чистого сердца заботились о ней. Да и вообще, все любят, когда больные люди не похожи на больных: меньше тревоги, меньше неловкости. Так что нужно взять в Париж несколько штук.

Клэр в последний раз коснулась подола зеленого платья с крошечными выпуклыми ромашками. Alors, подумала она. О Тьерри Клэр всегда думала по-французски, будто хотела таким образом зашифровать свои тайные мысли. Глупо! От кого? От отца? А впрочем, преподобный иностранными языками не владел.

Alors. Тьерри ее наверняка не узнает. Да он и сам изменился. Но разве это имеет значение?

С трудом мы с Лораном отлепились друг от друга. Он улыбнулся мне без малейшего смущения. Было что-то неотразимо привлекательное в его полном безразличии к общественному мнению. А еще улыбка у него была немного хищная: ни дать ни взять волчий оскал.

– Пойдем, – сказал он.

Я улыбнулась в ответ. Разыгрывать неприступность поздновато, особенно учитывая, что на мне розовый лифчик. Но сердце билось быстро-быстро, отчасти в радостном предвкушении, отчасти от волнения.

– Нам нельзя быть вместе, – нервно пошутила я. – Иначе я стану предательницей. Двойным агентом.

– Мне как раз нужен двойной агент. – Лоран рассмеялся. – Хотя нет, я неправильно выразился. Мне нужна ты. В любом качестве.

Лоран взял мою руку в свою, огромную. Трудно поверить, что эти крупные пальцы способны изготавливать изысканные деликатесы из сахара, какао-бобов и сливочного масла.

– Давай наперегонки до мотороллера, – предложил Лоран. – Кто быстрее добежит?

Уже поздно, и улицы почти опустели. Все туристы разошлись по ресторанам Маре или отправились на север города.

– Я не могу бегать, – ответила я.

Хотя честный ответ звучал бы так: после выписки из больницы ни разу не пробовала.

– Да брось!

Похоже, Лоран настроен серьезно: отказ не принимается.

– А если на бегу у тебя что-то будет подпрыгивать, так я совсем не против.

Я показала ему язык.

– На старт… Внимание…

– Не надо!

– Марш!

Мы со всех ног понеслись через огромную площадь Лувра. Гравий хрустел под тонкими подошвами. Как давно я не бегала! Теплый вечерний воздух обдувал лицо, волосы развевались за спиной. Для мужчины такого крупного телосложения Лоран оказался на удивление быстрым. В этот момент он выглядел совсем мальчишкой. Время от времени со смехом оборачивался на меня, и ветер трепал его кудри.

– J’arrive! – крикнула я, удвоив скорость.

Я быстро запыхалась, но какое же это удовольствие – бежать! Во весь опор, на пределе возможностей. Даже не подозревала, как мне не хватало этого ощущения. Я не помнила, когда в последний раз бегала: ни после инцидента на фабрике, ни до него. Ну а теперь и вовсе записала бег в ту же категорию, что открытые босоножки летом и безвозвратно прошедшие юные годы. От восторга я вскинула руки к небу.